Эскаргот решил наловить рыбы. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как он смотал свои лесы и спрятал под бревном на берегу Ориэли. Интересно, подумал Эскаргот, лежат ли они на прежнем месте и будут ли лежать там, когда он наконец вернется домой, и не проржавеют ли крючки насквозь. Он поймает рыбу и съест ее, вот что он сделает, а потом совершит все свои геройские подвиги. Если верить капитану Эплбаю – а казалось, ему можно верить, – сегодня после полудня произойдут невиданные события. В таком случае Эскарготу придется держать ухо востро, а для этого нужно быть сытым. Если он выловит из реки какое-нибудь доисторическое чудовище, он выбросит его обратно в реку, вот и все. Ничто не заставит его съесть кошмарного монстра.
Почему-то Эскарготу показалось, что со шлюпки рыбачить интереснее, чем из люка субмарины, и потому, зажав между коленей стакан с пивом, он осторожно догреб до узкого мелкого затона и бросил там якорь. Почти сразу леса мелко задрожала, словно штук двадцать мелких рыбешек одновременно обгрызали наживку. Он пару раз дернул за лесу, чтобы распугать мелочь и привлечь внимание более крупной рыбы. А потом подождал, когда крючок с наживкой опустится на дно, и стал набивать трубку.
Облака одно за другим наплывали на солнце, и река то тускнела, то сверкала ослепительным бриллиантовым блеском. В наползающих тенях река казалась темной и глубокой, и Эскаргот проникал взором до самого дна, где колыхались стебли водорослей. Он различал смутные, расплывчатые очертания камней, лежащих под ним, которые бесследно исчезали в лучах солнца, но потом опять появлялись, темные и таинственные, словно порожденные тенью облака. И когда Эскаргот всматривался в воду, выглядывая свою наживку, лежавшую где-то на дне, он заметил длинную серебристую рыбу, плывущую вдоль берега. Все в порядке, они здесь водятся. Одной такой рыбы хватит ему на неделю. Он может засолить ее и хранить в кладовой. Эскаргот прищурился в попытке разглядеть исчезнувшую в глубине рыбу и дернул за лесу, проверяя, видит ли он крючок с наживкой.
Он всматривался в россыпь камней на речном дне, почти погрузив лицо в воду. Солнце на миг выглянуло из-за облаков, а потом снова спряталось, облегчив Эскарготу задачу. Камни – или нечто похожее на камни – были длинными и изогнутыми и лежали в некоем порядке, едва ли случайном. Они во всех отношениях походили на ребра грудной клетки, а над ними, завалившись набок, лежал громадный, облепленный водорослями булыжник такой странной формы, которая сразу заставила Эскаргота с уверенностью предположить, что это и не булыжник вовсе. Он выплеснул теплое пиво за борт, сполоснул стакан в реке и, опустив дном в воду, наклонился над ним и, прищурившись, посмотрел сквозь стеклянное дно.
Теперь тень мешала Эскарготу, и то, что покоилось внизу, казалось всего лишь причудливо рассыпавшимся скоплением камней. Медленно разворачиваясь на якоре по слабому течению, он подождал, когда солнце снова выглянет из-за облаков. Тогда он увидел прямо под собой грудную клетку и череп великана – череп, наполовину скрытый водорослями. На нижней челюсти сохранилось с полдюжины каменных зубов. Остолбеневший от удивления, Эскаргот вдруг заметил свою провисшую лесу, которая слабо поблескивала в пронизанной солнцем воде и исчезала в водорослях, в изобилии росших вокруг черепа. Он вздрогнул и едва не свалился с колеблющейся скамейки, когда изо рта огромной головы вдруг стремительно выскользнула серебристая рыба, нырнула в гущу водорослей, а потом юркнула обратно в свое диковинное убежище.
Удилище резко дернулось и выскочило из петли под ногой Эскаргота. Он уронил стакан в реку, рванулся за удилищем и на лету поймал его, едва не свалившись в реку. Однако шлюпка, сильно накренившаяся от резкого толчка, зачерпнула бортом изрядное количество воды, и в следующую минуту Эскаргот лихорадочно тянул, дергал и топтался по лодыжку в воде, безуспешно стараясь намотать на катушку хоть дюйм лесы.
Наконец он засунул удилище под скамейки, схватил лесу обеими руками, дважды обмотал вокруг ладоней и, подавшись всем корпусом назад, дернул изо всех сил, исполненный решимости либо вытащить рыбу, либо порвать лесу. Когда она внезапно ослабла, Эскаргот подумал, что добился своего: порвал лесу. Однако в следующее мгновение она снова туго натянулась и заходила из стороны в сторону, словно рыба покинула свое убежище и устремилась на глубину. Теперь леса ни за что не цеплялась. Эскаргот тянул и крутил катушку, медленно подтаскивая к шлюпке огромную рыбу, которая изредка судорожно дергалась, пытаясь уйти на глубину. Он подвел ладонь под жабры, перетащил огромную рыбу через борт и бросил в воду, заливавшую дно лодки на шесть дюймов. Рыба забилась там, задыхаясь в мелкой воде. Она была длиной фута три, но ничем не напоминала глубоководных монстров.
Эскаргот поднял якорь и погреб обратно к субмарине. На поимку рыбы у него ушло около часа, но он почему-то дико проголодался, словно к утреннему чувству голода добавилось еще три-четыре часа голодных мук. Он перевалил рыбину через край люка, и она тяжело упала на пол у трапа; потом он убрал на место шлюпку и сам спустился вниз.
Двумя минутами позже Эскаргот сидел на камбузе и, насвистывая, точил нож о камень. Он никогда не любил чистить и потрошить рыбу и в прошлом зачастую предоставлял это дело жене. Будучи очень, и даже слишком, экономной хозяйкой, она оказывала содействие, поскольку знала, что если делом займется Эскаргот, он скорее всего не закончит до позднего вечера и искромсает рыбу в клочья. Он всегда испытывал легкое смущение, думая об этом. Но он любил рыбачить – рыбачить и есть рыбу. Потрошение рыбы и ловля рыбы казались Эскарготу занятиями, не имеющими ничего общего. Поэтому обычно он просто возвращался домой с уловом, показывал пойманную рыбу Кларе и обещал заняться ею где-нибудь через час. Но потом возникала необходимость почитать Смитерса или поиграть с Энни, и чаще всего Эскаргот обнаруживал, что час давно прошел и что Клара, храня мрачное молчание, позаботилась о рыбе.
«Не найдешь ли ты минутку, – спрашивала она с деланной вежливостью, – чтобы отнести требуху котам?» Но когда он с готовностью соглашался, испытывая страшную неловкость оттого, что в очередной раз пренебрег своими обязанностями, она хватала требуху и сама относила ее котам – спокойно и демонстративно, словно желая показать, что Эскарготу нельзя поручить даже такое ничтожное дело и что она, несмотря на всю занятость и перегруженность хозяйственными хлопотами, сделает все сама и позаботится, чтобы все было сделано должным образом.
Вероятно, именно поэтому сейчас процесс потрошения и разделки рыбы доставил Эскарготу изрядное удовольствие. Он тщательно вымыл сплошь изрубленную ножом разделочную доску и постарался не загадить камбуз рыбьими потрохами. Котов на борту субмарины не имелось – каковое упущение он восполнит, как только выпутается из нынешних неприятностей, – и потому ему ничего не оставалось, как выбросить кости, голову и требуху в реку. Будь у него лук, соль и перец, он бы сварил из всего этого бульон и состряпал тушеную рыбу, но в данный момент не располагал необходимыми ингредиентами для приготовления такого блюда.
Эскаргот, прищурившись, посмотрел на кучку требухи, лежащую на разделочной доске, и поворошил ее ножом. Что в этой гадости находили коты, он плохо понимал. Рыбьими внутренностями пристало питаться гоблинам, а не котам, которые во всех прочих отношениях являлись весьма разумными существами – порой вздорными, но все же разумными. Профессор Вурцл, безусловно, не выбросил бы рыбьи потроха в реку, да и котам не отдал бы, коли на то пошло. Он бы сначала исследовал их, тщательно изучил, составил бы подробную опись рыбьих внутренних органов в своей записной книжке и так далее, пока не постиг бы в полной мере все тайны, в них сокрытые. К тому времени требуху не стали бы есть и гоблины.
