Возле каждого из ресторанных входов стояли два официанта в одеяниях соответствующего цвета и мамелюкский офицер в привычной черно-синей форме, при палаше.
Когда огромный складчатый Тамерлан доковылял и понуро сел, свесив мокрый язык, у порога Железного, официанты опасливо отступили. Мамелюк не дрогнул, только пуще вытянулся.
— Попрошу билетики, — сказал он и добавил: — С собакой не положено.
— Это ты Горшкову-то объясни, — буркнул Габуния. — Укажи ему на ошибку. Мол, так и так, Константин Сергеевич, зря вы тут всяких с собаками… Что молчишь? Габунию не признал?
— Простите, Сандро Алиханович, — стушевался мамелюк.
— То-то, — ответил Габуния. — В другой раз смотри. Я т-т-тебе! Пошел!..
Найденов показал билет (мамелюк поклонился и прижал руку к груди) и двинулся следом.
Стены Железного зала сплошь заплетала кованая вязь стеблей и цветов. Огромное окно — стрельчатое, в форме плоской луковицы — было обрамлено густой и звонкой путаницей колючих роз и мелких лилий. За прихотливыми завитушками оконного переплета вдали по яркому небу Рабад-центра ползли белоснежные облака.
— Куда? — спросил Габуния, озираясь. — К окошку, что ли?..
Два или три десятка железных, без скатертей, столов, за которыми тут и там посиживала публика, стояли негусто, на довольно значительном расстоянии друг от друга. Возле каждого рос из пола причудливый стебель кованого торшера.
— Прошу вас!
Стараясь не греметь, официант отодвинул железный стул. Найденов сел. Стул сквозь штаны ощутимо холодил тело.
— Собачке мисочку прикажете? — уже приветливо спрашивал официант, усаживая Габунию.
Найденов им просто залюбовался — цветозона у официанта была ровного светло-голубого цвета, турбулентность отсутствовала вовсе. Судя по всему, он пребывал в состоянии редкостной безмятежности. Возможно, это было связано с тем, что угощение входило в стоимость билета кисмет-лотереи; следовательно, поскольку чаевых не предполагалось, его душевного покоя не смущала даже мысль о том, как велики они окажутся.
— Может быть, водички песику? Не желаете?
Тамерлан поднял на него взгляд горестных глаз и глухо завыл.
— Э! э! — сказал Габуния. — Ты чего?.. Вот я тебе! Лежать!
Он дернул поводок, и пес нехотя положил голову на лапы.
— Давай-ка, брат, вот так, — пыхтел Габуния, внатяг привязывая поводок к основанию торшера. — Не криви рожу, не криви… Подружка-то твоя, собачонка-то эта визгливая, небось, в Золотом сидит, с фифой-то этой толстозадой… а? — Путаясь в поводке и бормоча, Габуния все зачем-то оглядывался — как будто ждал окрика. Найденов тоже невольно осмотрелся. Бесшумно скользили по залу темно-серые, со стальным проблеском, фраки официантов, маячили в стороне два или три синих мундира. — Вот так… лежи теперь, не журись… Сейчас похлебать чего-нибудь принесут. Или не будешь?
Тамерлан закрыл глаза.
— Ну и кляп с тобой, — сказал Габуния, недовольно кривясь. — Убери.
Официант захлопнул приготовленное было меню и убрал за спину.
— Теперь нарзану давай первым делом. Вот. Сузьмы давай. Кинзу помельче пусть рубят. Рейханчику побольше. В общем, как всегда. Потом… Уйгурские как?
— Выше всяких похвал, — поклонился безмятежный официант. Исключительные.
— Вот, — Габуния удовлетворенно кивнул. — Пару уйгурских. Да чтобы сильно не прожаривали… Мастава… э-э-э… нет, маставы не надо… что нажираться-то, да? — Он вытаращился на Найденова, будто ожидая поддержки. Найденов пожал плечами. — Не надо маставы. Пить… нет, пить нам сегодня ни к чему. В другой раз выпьем, понял?
— Кумыс свежайший, Сандро Алиханович, — забеспокоился официант, наклоняясь. — Икорочка пробойная выдающегося качества… не желаете?
— Все, все, — отмахнулся Габуния. — Завтра пировать будем, завтра… А вы-то?
— Я? — замялся Найденов, нерешительно протягивая руку за меню.
— Бросьте, — Габуния раздраженно махнул рукой, и официант снова послушно закрыл карту. — Что там читать? Тут, как говорится, и читать совсем не время, и писать совсем не место. Я вам расскажу. Ничего сложного. Все просто. Берите уйгурские. Почему? Потому что это такая котлета… э-э-э… Габуния сглотнул, раздул усы, покрутил пальцами в воздухе и отрубил: Берите, не ошибетесь.
— Ну хорошо, — согласился Найденов. — Уйгурские.
— Балычок, севрюжка сегодняшнего поступленьица, — как прежде безмятежно заворковал официант. — Кумысик кенкиякский наисвежайший, пенистый…
— Замолчи, — скривился Габуния и посоветовал: — Маставу возьмите.
Найденов поднял брови.
— Это, если позволите объяснить, в толькоштошний бульончик из ягнятинки порционно петрушечка, укропчик, рейханчик, кинзочка, зира обязательно, перчик, картошечка, лучок, — заторопился безмятежный. — И на последнем этапе, перед подачей…
— Нет, — решительно отказался Найденов. — Супа не хочу. Давайте уйгурские.
— Может быть, не маставу, а сие-алаф? — встревоженно предложил официант. — Это, знаете ли…
Габуния скривился.
— Не нужно, — сказал Найденов.
— А горячие закусочки! — воскликнул официант, явно отчаиваясь. Даже цветозона несколько потемнела. — Гиссарский курдючок разварной в пряностях свежайший, от шефа! Жишгали по-осетински! Говядинка утрешнего забою!..
Найденов, взглянув на сотрапезника, помотал головой.
— Может быть, к уйгурским — бокал шато-ля-пти-куше двадцать девятого года? — Официант лихорадочно менял тактику. — Шато-континье тридцать седьмого!.. мусалас «ранги-курбокка» тридцать девятого!..
Тамерлан зарычал.
— Иди, братец, иди, — Габуния махнул рукой. — Видишь, собака переживает… иди уж.
Официант взмахнул салфеткой и посеменил прочь. Найденов с некоторым облегчением посмотрел ему в спину. Между тем ресторан по-прежнему жил своей тихой осмысленной жизнью. Время от времени ровное ее течение нарушалось. Вот и сейчас сразу три лакея суетились возле соседнего столика, раскладывая перед явно пресыщенным господином и его столь же явно заинтересованной юной спутницей какие-то поблескивающие инструменты, самый вид которых наводил на мысли о пытках и казнях. Четвертый, добросовестно упираясь, катил, как вагонетку, большую многоярусную телегу с нагромождением сверкающих кастрюль и сотейников — из-под их разнокалиберных крышек весело вырывался кудрявый пар.
Официант уже неслышно расставлял блестящие железные кубки. Хлопнула крышечка. Запенилась вода.
— Вы тут впервые? — спросил Габуния, отпив.
— Ага, — отозвался Найденов, глотая колючую воду. — Впервые.
— А что, захаживайте, — предложил тот. — Почему нет? Неплохое местечко. Сюда хорошо большой компанией, знаете ли. Когда шумно. Или с деловым разговором. С дамой особенно не поворкуешь — лязг, грохот… слышите? Железный — он и есть Железный. Но готовят отменно. И публика более или менее… — Несмотря на необязательную болтовню, он беспрестанно зыркал по сторонам настороженными черными глазами. — Более или менее, да… а больше где? В городе? Ха-ха. В городе-то видели, что делается? Я сейчас мимо «Максима» проезжал — так что бы вы думали?
