Олег Митрофанович затянулся и сощурился, мучительно пытаясь сообразить, что же напоминает этот убогий проект. Потряс головой и спросил:
— Полы?
— Плита, — ответил Дмитрий Павлович. — Что ж еще? Только полы-то того, как говорится… Не целиковые выйдут полы. Придется растворчиком кое-где… Или кладочкой.
— Никакой кладочки! — отрезал Олег Митрофанович. — Некогда будет кладочкой заниматься! Почему не целиковые?
— Так вот же, — снова стал тыкать пальцем Дмитрий Павлович. — Зазор, как говорится. Двадцатка широка, а если шестнадцатую класть — зазор… Надо бы здесь кладочкой подправить.
— Дачу себе будете строить, тогда и займетесь кладочкой! — неприязненно сказал Олег Митрофанович. — Вы с ума сошли! Где мы каменщика возьмем?! Кирпич завозить! Раствор!
— Раствор все равно понадобится, — стоял тот на своем. — Без раствора не обойтись, как говорится. А кирпича-то и нужно всего ничего. Много ли тут кирпича? Пару поддонов.
— Стены сдвиньте на полметра, вот и ляжет шестнадцатая впритык! повысил голос Олег Митрофанович. — Неужели не понятно?! Не до кладочки нам! К двенадцати часам сдать объект нужно! Вы это понимаете? Или вы не понимаете? Я десятый раз русским языком говорю: к двенадцати! А сейчас уже сколько — видите?
— А если стены сдвинуть — крыша плохо ляжет, — упирался Дмитрий Павлович. — Ну вы сами посмотрите: ведь козырек будет. И задняя панель выступает.
— Ну и хрен с ним, козырек так козырек! Сдвигайте, сдвигайте! Чтобы раз-два — как из детских кубиков — впритык!
Надувшись, Дмитрий Павлович снова засучил по листу резинкой.
— Толя! — Олег Митрофанович потряс чертежника за плечо. — Толя! Проснись! Слышишь?
Чертежник замычал.
— Да проснись же, кому говорят! Толя!
— Во умотался мужик, — сочувственно сказал Дмитрий Павлович и сдул с чертежа труху. — Вы его водой сбрызните…
— Может, лимонадом? — съязвил Бондарь. — Проснись, ну! Вставай!
Толя со стоном раскрыл глаза и уставился в окно. Окно было черным, а снаружи еще и мокрым.
— Сейчас что? — с искренним недоумением спросил он.
— Сейчас ночь, — ответил Бондарь.
— Ночь, — с тоской повторил тот. — А спать?
— Вот начертишь — и будешь спать, — пояснил начальник. — А в понедельник — отгул. Тоже будешь спать. И сверхурочные. Можешь?
— Да за что же мне мука-то такая?! — забормотал Толя, бессмысленно пялясь на яркий свет лампы.
Он поднялся и некоторое время стоял, пошатываясь со сна и с явным недоверием прислушиваясь к себе. Бондарь с тревогой следил за выражением его лица.
— Могу, — твердо сказал в конце концов чертежник. — Работа где?
Дмитрий Павлович торопливо придвинул лист ватмана.
— Это понятно… это понятно, — бормотал Толя, позевывая. — Это что такое?.. а, понятно… намазали-то, намазали… понятно… это, стало быть, фасад… Это котельная, что ли, Олег Митрофанович? — подозрительно спросил он, отрываясь от чертежа. — На улице Гумунаров-то?
— Это не котельная, — сдержанно возразил Бондарь. — Это тебе спросонья кажется, что котельная. Начнешь чертить, увидишь — никакая это не котельная.
— То-то я смотрю, вроде по высоте не сходится… а так очень похоже. Я эту котельную раз десять перечерчивал — все переделки, переделки…
— Кажись, машина? — сказал Дмитрий Павлович, по-собачьи наклонив голову. Он просеменил к окну и стал смотреть сквозь стекло, загородившись от света ладонями. — Петраков, должно быть… Точно, Петраков!
С улицы донеслись голоса, казавшиеся сквозь дождь ватными. Хлюпнула дверь внизу, забухало на лестнице, и мокрый Петраков ввалился в кабинет — в армейской плащ-палатке, в сапогах.
— Вы тут чего копаетесь? — зашумел он, крутя круглой башкой. Проспали? У нас все на мази! Я ребятам свистнул… организовал, то есть. Мехколонна в полном составе. Дело за вами! Прораб-то где?
— Метелкин? — встрял Дмитрий Павлович, отчего-то радужно улыбаясь. Обещал к пяти на объекте быть. У нас тоже все по-военному, Паша! Ударный труд, как говорится.
— Про Красильщикова не забыл? — недовольно спросил Бондарь, влезая в плащ. — Позвони! Напомни: блоки — через час! К семи — панели! И чтобы сам за всем следил, а не поручал кому ни попадя.
— Как можно, как говорится… Сейчас прозвоню Красильщикову, не беспокойтесь…
— Так мне чертить или что? — возмутился вдруг чертежник Толя.
— Не понял еще? — проскрипел Бондарь. — Чертить, чертить! Конечно, чертить. Дай-ка, я только гляну на минутку…
Посматривая на лист, он набросал в блокноте несколько цифр, потом сунул его в карман и нахлобучил шляпу, что-то при этом негромко сказав.
— Что? — спросил Петраков.
— Да ничего, ничего, — раздраженно ответил Бондарь. — Пошли, сколько тут топтаться!
По дороге, пока дребезжащий «газик» пробирался темными улицами, шумно расплескивая лужи и подпрыгивая, Петраков, будучи, видимо, томим остаточными сожалениями о своей вчерашней оплошности и стремлением выказать лояльность, все норовил завести разговор о насущной необходимости строительства мавзолея.
— Да ладно тебе, Паша! — буркнул в конце концов Бондарь. — Ты б лучше вчера смолчал, чем теперь языком молоть. А так-то… что уж. Поручено.
Петраков поперхнулся и не проронил больше ни слова, только покряхтывал на поворотах.
Площадь встретила их светом фар и гулом греющихся двигателей.
— Пичугин! — заорал Петраков, выпрыгивая из машины. — Пичугина ко мне! Пичугин! Давай командуй, чтобы отъехали! Разметку надо сделать, не понимаешь?!
Он матюкнулся и торопливо зашагал куда-то в сторону.
Бондарь вылез под дождь. Прораба не было.
Экскаватор, стоявший у самого монумента, взревел и двинулся. Весь он лаково заблестел, когда по нему скользнули фары отъезжающего самосвала.
— Насветить, насветить нужно! — голосил откуда-то издалека Петраков. Пичугин!..
— Черт, где же Метелкин? — пробормотал Олег Митрофанович.
Он раскрыл зонт и стоял теперь, озираясь.
Два самосвала, нещадно газуя и сигналя, встали, наконец, так, чтобы осветить фарами площадку.
— Ну что? — спросил подоспевший Петраков. С плаща у него лило. Разметили?
— Метелкина нет, — ответил Бондарь и выругался черным словом.
— А где размечать-то?
— Сказано вчера было: на площади.
— Площадь-то большая, — с опаской сказал Петраков. — Как бы не ошибиться.
Олег Митрофанович пожал плечами и несколько времени думал, переминаясь.
— Площадь есть площадь, — скрипуче сказал он. — Не ошибешься. Давай поближе к постаменту. Но не вплотную. Короче, метрах в десяти.
