Найденов вздохнул.
— Это тот самый Топоруков, что лотерею ведет?
— А какой же? Тот самый…
— Значит, я как раз ему-то и проиграл, — нехотя признался Найденов.
Габуния поднял голову.
— Проиграл, ну и что? Понятно, что проиграл. Там не выигрывают… Погодите, у вас денег, что ли, нет?
— Ну да.
Габуния присвистнул.
Дервиш поднял голову.
— Как это неразумно, друг мой, — мягко сказал он. — Но не расстраивайтесь. Велика милость Аллаха. Возможно, сердца людей смягчатся, и вас…
— …и вас просто порубят в лапшу! — Габуния фырчал и плевался как кипящий чайник. — Да вы что, уважаемый! Ради этого — он яростно указал пальцем на Найденова, — все и затевалось! Уж я-то знаю, поверьте! Смягчатся! Ха-ха!.. Это я сам придумал, понимаете? Вот я, я, именно я — Сандро Габуния! Он меня обокрал! Мы с ним вдвоем открывали дело — а когда пошло, он меня выставил… А знаете, зачем я это придумал? Да затем, что это последнее, чем можно заманить людей рисковать деньгами. Что появится вот такой лох, поставит бабки на кон — бабки, которых нет! — и проиграет! И ему прилюдно отрубят руку! В зале! На эстраде! Р-р-раз! — и нет руки! А все стоят вокруг и думают: боже, какое счастье, что это не я кричу! И не я истекаю кровью! Какое счастье, что у меня есть деньги! Какое счастье, что я смогу откупиться!.. Молчите уж, — он махнул рукой. — Вы на сколько попали? На двести?
— Если бы, — сказал Найденов. — На пятьсот.
Было слышно, как где-то капает вода: цок! И еще раз: цок!
— Ну ничего себе!.. — выговорил наконец Габуния. — Вот это да! Верно говорит уважаемый: велика милость аллаха. Очень велика! Как повезло этим придуркам! Какие у них были шансы? Они ходят-ходят, тратят бабки, тратят… и все никак, все никак… И вдруг — выпало! Пятьсот! И нечем платить!.. — он покачал головой. — Где вас такого нашли-то, господи!.. Теперь они там быстренько добивают кон, да?.. А потом перейдут к мясному блюду… Такое не каждый день увидишь. Руки-ноги, почки-печень, — он вздохнул. — Ну вы попали, дружище.
— Неслыханна милость Аллаха, — упрямо сказал дервиш. — Этого не случится.
— Мне бы, конечно, не хотелось никому здесь трепать нервы, — заворчал Габуния, — но поскольку я сам примерно в таком же положении… единственное отличие — меня рубить будут, скорее всего, приватно, а не при стечении публики… так что извините, дружище. Уважаемый заблуждается. Милость аллаха не простирается столь далеко, — он с горечью отмахнулся. — Еще как порубят… Нет, ну а скажите, — вдруг оживился он. — А зачем вы это сделали?
Найденов поморщился.
— Не хотите говорить — не говорите, пожалуйста… но просто интересно. Мы с Топоруковым когда-то специально продумывали систему безопасности. Никому не нужно, чтобы каждый день сюда приходили люди, которых в конце вечера приходится как минимум калечить. Какая в этом выгода? Это совершенно ни к чему. Нам нужно было, чтобы опасность такого рода наличествовала, и не более того. Вы скажете — Абдувахид! — воскликнул Габуния (Найденов, впрочем, ничего похожего говорить не собирался). — Так это совсем из другой оперы. Абдувахид отказался платить не потому, что у него не было денег. Были у него деньги! Уж я-то знаю! Он поспорил с Гариком Карабаевым. Мол, Топоруков темнит. Страху просто нагоняет. А как до дела дойдет — на попятный. Не посмеет. Побоится. И вся затея лопнет… и Топоруков выйдет дурак дураком. Ну и чем кончилось? Ему бы хоть в последнюю секунду что-нибудь вякнуть мол, уберите топор, я заплачу! — все кругом нормальные люди, все все понимают… почему не пошутить, да?.. ну пошутил — и хватит… верно? Так он уперся, дуропляс. Все Топорукову нервы проверял. Вот и допроверялся, что ногу оттяпали. И что? Пока то, пока се… паника, «скорая»… Пришили ему эту ногу, да в спешке что-то напутали. Теперь как у кузнечика. Абдувахид наезжал потом на Топорукова: мол, ты, сука, меня покалечил… Да на Топорукова, мерзавца… у-у-у-у-у-у! какой мер-р-р-р-рза-а-а-а-авец!.. провыл Габуния, тряся кулаками. — Не больно-то на него наедешь, на мерзавца. Он ему договор под нос — и до свидания. Вот так… После этого предприятие-то и развернулось по-настоящему. Прежде все только хихикали что, мол, еще за дурацкая кисмет-лотерея! Придумали, мол, какую-то глупость… А как Абдувахид костылями застучал — так валом повалили. Только дай…
Дервиш скорбно покачал головой, провел ладонями по щекам и сказал негромко:
— Чудны дела Твои, Господи.
— Нет, конечно, безумцев полно. Если человеку терять нечего, то ему и жизнь не дорога. Подумаешь! — он пойдет и сыграет, и пусть его потом порубят на куски… ну вот как вас, примерно… да? Но это — Габуния поднял палец и веско им покачал, — только когда бабок нет совсем. Нечего ему терять рубите, что там!..
— Конечно, — кивнул Найденов. — Или грудь в крестах, или голова в кустах.
— Вот именно… Но билет стоит триста таньга. А если у человека есть триста таньга! — Габуния оттопырил толстую губу и со значением оглянулся. Триста таньга! Если есть триста таньга, он никогда не попрется на кисмет-лотерею! Зачем? Он на эти триста таньга магазин откроет… пекарню откроет… да? Сгоняет в Алжир, привезет товару на триста таньга… э-э-э-э, на триста таньга можно развернуться!
— Я-то билет нашел, — пояснил Найденов. — У меня трехсот таньга не было.
— Нашли? — с изумлением переспросил Сандро. — Вот повезло!
— Аллах сам знает, кого осыпать милостями, — невзначай заметил дервиш.
— Милость! — возмутился Габуния. — Его сейчас положат под ножи — это милость, по-вашему?
— Во-первых, вы сами сказали: повезло, — сухо сказал дервиш. Во-вторых, этого не случится. Доброта Аллаха велика и необъятна.
Габуния только безнадежно махнул рукой.
— Ну и что? Вы, значит, нашли билет — и сюда?
— Разве незаметно? — усмехнулся Найденов.
Все молчали. Негромко пощелкивали четки в пальцах. В конце коридора капала вода: цок! — и опять через две секунды: цок!
— На что только люди из-за бабок не идут…
— Я-то, собственно, не из-за денег…
— Ну да. Не из-за денег. Вы просто любите щекотку. Особенно если чем-нибудь остреньким… Бросьте, чего там… не из-за денег!.. — Габуния обхватил голову руками и закачался, как прежде. — М-м-м-м!.. м-м-м-м!..
— Да, конечно, я хотел получить деньги, — сказал Найденов. — Но…
— Все правильно, — бормотал Габуния, не слушая. — А что еще есть в мире ценного? Время? — да, время, но оно течет себе и течет… единственное, о чем не нужно заботиться… Разве удержишь? Нет, не удержишь… не твое… кап-кап, и нету… Еда? — еду съел, и все, и нет еды. Хлеб съел — хлеба нет. Мясо съел — нет и мяса… ничего нет… Что еще? Водка? — ну выпил водку… и нет водки… еще, правда, похмелье наутро, но и оно прошло. Женщина? ладно, переспал с женщиной… мягкая, нежная… ночь прошла, настало утро… и где нежность? где мягкость? — может, уже у другого в руках ее мягкость. С другой переспал, с третьей… с сотой, с тысячной… зачем это все?.. не понимаю, нет… Дружба? — знаю я эту дружбу: сегодня друг, завтра вилы в бок. Сегодня в долг клянчит, завтра не отдает, а сам попросишь — так вот тебе… дулю вот такую жирную… на, пользуйся. Искусство? — а что искусство? Ну был я когда-то художником, и что? Кто понимает?.. Никто не понимает. Пашешь, пашешь… потом приходит дурак, ногтя твоего не стоит: чепуха, говорит, ремесленничество, говорит, мазня, говорит. Что еще? Да ничего… А бабки? — а вот бабки-то, бабулечки мои хорошенькие… бабулечки мои сладкие… вот они-то остаются… они не подведут… Все — туман. Все проходит. Ничего нет. Ни-че-го! А они — здесь. Посмотришь — вот. Хочешь пощупай. Хочешь — погладь. В банк приходишь — там тебе девонька такая… с улыбочкой такая… грудочка у нее такая… м-м-м!.. пальчиком беленьким ф-р-р-р-р! — счетец разрисует… ах, благодать!.. вот они! Живехонькие! Нолики! Единички! Девяточки! Пятерочки!.. Хочешь — золотом. Хочешь зелеными. Хочешь — таньга!.. ух, люблю таньга, люблю! Таньга-таньгушечки, сладкие мои!.. Э-э-э-эх!
