— По местам! Живей! Живей!
Первухин, Аникин, Епишев друг за другом исчезли в десантном отделении. Последним ввалился Плетнев. Он оказался крайним у двери. Потянулся было закрыть, но увидел Князева. Князев бежал к машинам — в каске и ставшей уже привычной кожаной куртке. Плетнев уж потом узнал, что она у него была вроде талисмана: надевал всегда, как предстояло встретить опасность. И та же деревянная кобура «стечкина» на ремне через плечо.
— Стой! — закричал Князев издалека.
Ромашов повернул голову.
— Григорий Трофимович, куда?! Вы же должны быть на командном пункте!..
— Нет, с вами поеду! — ответил Князев, пролезая в двери десантного отделения и переводя дух. — Не могу, ребята! Я за вас отвечаю! Фу, забегался!
Ромашов, не зная что сказать, только безнадежно махнул рукой.
Радист — сержант «мусульманского» батальона — напряженно вслушивался в неразборчивый хрип, доносившийся из наушников. Вот высунулся из командирского люка и сдвинул шлемофон на затылок.
— Товарищ майор! Команда «Вперед»! — заорал он, перекрикивая рев моторов.
Ромашов прыгнул в десантный люк, хлопнул механика-водителя по шлему. Люки закрылись с гулким стуком.
Взревел двигатель, густые клубы дыма вырвались из выхлопных коллекторов.
Рывок! Вскинув острый нос, БМП устремилась вперед.
Гусеницы с лязгом и грохотом грызли мерзлую землю, и она комьями летела из-под мелькавших траков.
Колонна БМП набирала ход.
За ней уступом двигались БТРы.
Небо распарывали трассы сигнальных и осветительных ракет.
Вдалеке, по-прежнему освещенный прожекторами, гордо высился дворец Тадж-Бек.
Их стремительное движение сопровождал неописуемый вой «Шилок».
В сотне метров от колонны их счетверенные стволы дергались и плевали огнем, осыпая стены дворца снарядами. Стреляные гильзы веером летели в стороны и шипели на снегу.
Перед фасадом дворца метались люди, пытаясь укрыться от осколков, летящих сверху обломков стен и стекла.
Весь третий этаж был украшен вспышками разрывов.
При подходе к началу серпантина вторая колонна — четыре БТРа — вышла из общего броневого строя и устремилась вправо, к западной части холма. Задачей «Зенита» было, не тратя времени на движение по серпантину, как можно быстрее обогнуть холм, там с помощью штурмовых лестниц преодолеть его обрывистый, почти отвесный склон, а затем, используя те же лестницы, вломиться в торцевые высокие окна первого этажа.
Первая колонна продолжала лететь к серпантину. Гусеницы грохотали по дороге, расшвыривая комья земли и снега. БМП раскачивались, а на кочках взлетали в воздух, оставляя за собой шлейф снежной пыли и грязи.
К шлагбауму при въезде на серпантин бросился афганский рядовой, маша на бегу крест-накрест поднятыми над головой руками. Вздыбившись, первая машина на полном ходу сшибла шлагбаум и всей массой накрыла солдата, мгновенно подмяв под себя.
Сквозя в лобовые стекла, на напряженных лицах бойцов плясали багровые сполохи взрывов.
Плетнев толкнул сержанта.
— Скажи водителю, чтоб ресницы опустил! Залетит что-нибудь!
— Он говорит, через триплекс ничего не видно! — проорал сержант.
Ромашов снова шлепнул ладонью по шлемофону водителя:
— Закрой стекла, идиот!
Водитель левой рукой дернул за рукоятку. Бронированные заслонки опустились на лобовые стекла, и стало темней.
Они уже неслись по мощеной полосе серпантина и с каждой долей секунды становились ближе к своей цели. Честно сказать, Плетневу это казалось странным. Страха не было. Страх возникал когда-то раньше… уже не вспомнить. Но точно до того, как заревели двигатели. А когда уж броня пошла вперед, стало не до страха. Он почему-то не боялся, что через мгновение неуправляемый ракетный снаряд пробьет борт БМП и все они тут незамедлительно перейдут в иное качество… Нет, ему просто было странно, что этого еще не случилось!
Дворец приближался, озаренный огнем и разрывами. В окнах третьего этажа свет уже не горел.
* * *
В чердачном окне был установлен крупнокалиберный пулемет ДШК, и здоровяк гвардеец нажимал на гашетки с решительным и злым лицом. Пустив очередь, он снова прицеливался и снова стрелял, водя стволом из стороны в сторону и щедро поливая свинцом подходы к зданию. Пулемет бешено бился от выстрелов, и гвардеец с трудом удерживал его на станке. Колонна машин, петлявшая по серпантину, то и дело скрывалась от него, и он сосредоточился на четырех БТРах, мчавшихся по нижней рокадной дороге к западной части холма.
Черные проемы окон на третьем этаже тоже ожили бутонами огня, порождая сплошной невыносимый грохот, в который сливались выстрелы.
Пули и осколки стучали по броне БТРа, высекая снопы искр.
— Стрелок, по окнам — огонь! — крикнул сержант. — Длинными!
Стрелок уже торопливо крутил маховики управления башенных пулеметов.
Голубков посмотрел на Симонова и удивился тому, что его лицо было сосредоточенным, но не напряженным.
Пулемет загремел, и в короб со звоном полетели стреляные гильзы. Из ствола к дворцу летел пунктир трассирующих пуль, а из пламегасителя выбрызгивалось пульсирующее пламя. Салон заполнился пороховым дымом.
Новая очередь из афганского ДШК достигла своей цели — правое переднее колесо разлетелось в клочья, двигатель со скрежетом заглох, БТР остановился, и из силового отсека повалил дым, подсвеченный снизу выбивавшимися языками пламени.
Пулемет в чердачном окне продолжал дергаться и грохотать. На лице гвардейца, увидевшего наконец плоды своих стараний, играла торжествующая улыбка.
Остатки колонны, не замедлив хода, удалялись от подбитого и дымящего БТРа, продолжая свое неуклонное движение к западному крылу дворца.
— К машине! — крикнул Симонов. — В правый люк!
Бойцы «Зенита» начали десантироваться. Скатившись с брони, одни укрывались за БТРом, другие падали в придорожный кювет.
Раздоров запнулся и упал под тяжестью бронежилета, оружия и боекомплекта. Тут же вскочил, побежал в сторону залегших бойцов, и его ноги и низ живота вспорола автоматная очередь.
Споткнувшись, Раздоров снова упал. Цепляясь пальцами за комья мерзлой земли, он пополз к кювету, откуда смотрели на него оторопелые бойцы. За ним тянулся широкий кровавый след.
Пак бросился к нему, повалился рядом. Схватил за шиворот и, упираясь ногами в мерзлую колею, рывком втащил Раздорова в канаву.
— Как ты?
— Нормально, — тяжело дыша, ответил Раздоров. — Броник спас!.. До свадьбы заживет…
— Ё-моё, как хлещет! Прижать надо! — сказал Пак, с ужасом глядя на мокрую от крови штанину.
