Они догнали Ромашова.
— Михалыч, ты что так кривишься? — спросил Аникин.
Ромашов махнул рукой.
— Да ну, не спрашивай… На пенсию пора.
Плетнев посмотрел на часы. Они давно стояли.
— Часы грохнулись, — равнодушно сказал он. — Сколько на твоих?
Аникин взглянул, потряс.
— Стоят… Стукнул где-то, наверное.
Ромашов тоже счел свои сломанными.
Но все три механизма показывали одно время, а когда Плетнев поднес свои к уху, оказалось, что они исправно тикают.
— Так что же, а? — сказал он тупо. Язык почему-то едва ворочался во рту. Он чувствовал такое опустошение, как будто из него выпустили всю кровь. — Выходит, всего пятьдесят минут прошло?
Аникин пожал плечами.
— Выходит, так, — ответил он, озираясь. — Я думал — ночь.
Госпиталь
Здание дворца страшно изменилось. Зияли искрошенные дыры, совсем недавно празднично поблескивавшие гладким стеклом. Щербатые стены утратили белизну и гладкость. Огонь лизал проемы нескольких окон третьего этажа в левом крыле. Отовсюду валил дым.
ДВОРЕЦ ТАДЖ-БЕК, 27 ДЕКАБРЯ 1979 г., 20 часов 23 минуты
Невдалеке от парадного входа стояли два БТРа и два грузовика.
Снизу у правой части дворца приткнулся, накренясь, сгоревший БТР.
Ко входу подъехала БМП, из нее высадились какие-то люди в штатском и скрылись во дворце.
На площадке у входа теснился небольшой гурт пленных афганцев под охраной солдат «мусульманского» батальона.
Плетнев прошел мимо и остановился. Повернулся спиной к дворцу и к пленным. Не хотелось ничего этого видеть. Он бы и к самому себе спиной повернулся, если бы это было возможно.
От дворца вниз расстилалась темная долина. На противоположном борту горели какие-то огни — должно быть, возле наших казарм… Выше едва угадывались во мраке очертания гор. Справа было чуть светлее. Должно быть, скоро выйдет луна.
Он медленно задрал голову.
Черное небо над Тадж-Беком светилось мерцающим заревом. Звезд не было…
Между тем из здания выводили новых пленных. Рослые гвардейцы в хорошо пригнанной форме с белыми портупеями шагали, угрюмо сутулясь. Их конвоировали солдаты «мусульманского» батальона в помятом, плохо сидящем афганском обмундировании. Последним вышел Шукуров с автоматом на плече.
Два афганских офицера, шедшие перед ним, тихо переговаривались.
— У меня в кармане пистолет, будь он проклят! — сказал один. — Что делать?
— Тебя не обыскивали?
— Обыскивали, но второпях.
— Отдай старшему, — посоветовал второй. — Он сзади идет.
Владелец пистолета оглянулся.
— Может, лучше потом?
— Потом будет хуже. Скажут — хотел утаить.
Офицер сунул руку за пазуху, вынул пистолет и повернулся.
Шукуров отреагировал мгновенно — с силой упер ствол автомата ему в поясницу и выпустил очередь.
Офицер повалился. Другие пленные шарахнулись, тесня солдат.
Началась сутолока. Солдаты замахивались прикладами, кто-то упал, закрывая голову руками. Неразборчивый ор многих злобных голосов был похож на лай собачьей стаи. Вдруг снова рявкнул чей-то автомат, и пленные снова шарахнулись.
— Не стрелять! — орал Шукуров, расталкивая солдат. — Не стрелять! Под трибунал пойдете!
Аникин, Плетнев и еще два парня из «Зенита» помогали ему, раздавая затрещины.
Пленные уже торопливо набивались в кузов грузовика.
— Давай! Лезь!! — орал какой-то щуплый «мусульманин», тыча стволом в спину здоровенному гвардейцу.
Гвардеец старался, но кузов был полон под завязку, и его усилия пропадали даром.
— Ну, что еще? — недовольно спросил Шукуров, подходя. — Места нет?
Он дал короткую очередь в воздух. Пленные в ужасе полезли друг на друга. Оставшиеся торопливо забрались в освободившуюся часть кузова.
— Места нет, места нет, — ворчливо сказал Шукуров. — Найдется, если захочешь…
Плетнев только покачал головой — он еще помнил, как Шукуров гонял своих солдат булыжниками…
Ноги уже совсем не держали, и он присел на парапет. Но через минуту его окликнул Ромашов. Они на пару с Симоновым стояли невдалеке.
— Тут какое дело, Плетнев. Надо в морг на опознание. Со мной поедешь… А это еще что?
Плетнев перевел взгляд. Первухин и два солдата вели от дверей дворца еще одного пленного.
— Вот, — сказал Первухин, подходя. — Командира бригады охраны выловили. Под кроватью прятался. Куда его?
Мрачно и ненавидяще глядя, Джандад сказал что-то на дари.
— Чего он бухтит? — поинтересовался Симонов.
— Рустам! — крикнул Плетнев. — Пойди сюда, пожалуйста! Переводчик нужен!
Шукуров подошел.
— Начальник охраны вроде, — пояснил Симонов. — Спроси, точно ли.
Шукуров задал вопрос. Джандад, помедлив, заговорил, криво усмехаясь и переводя горящий взгляд с одного из них на другого.
Шукуров неожиданно взорвался, заорал, яростно замахнулся.
Джандад сжал зубы и гордо вскинул голову.
— Что он?
Шукуров отвел от него взгляд и нехотя ответил Ромашову:
— А, херню какую-то несет, товарищ майор!..
— Переведи!
— Ну, — начал Шукуров, явно конфузясь. — Говорит, что… в общем, шакалы вы, говорит. Подлецы и предатели. Правнуки, говорит, об этом помнить будут. Нет вам, говорит, прощения…
— Это он про кого? — спросил Ромашов, угрюмо меря Джандада взглядом.
Шукуров развел руками.
— Про нас.
— Сам он шакал! Козел!
Ромашов отвернулся. Щурясь, стал смотреть на изуродованный купол Тадж-Бека.
— Так куда его, Михал Михалыч? — спросил Первухин, зло глядя на Джандада. — Может, того? За угол да шлепнуть?
Ромашов сверкнул на него взглядом из-под насупленных бровей.
— Я тебе шлепну!.. В посольство вези. Пусть там разбираются.
И двинулся к машине.
* * *
Коридор был выложен кафельной плиткой. Песчинки визжали под ногами. Звук шагов гулко отдавался от стен.
С ними был майор-кадровик — в чистой афганской форме, с черной папкой в руках.
У двери стоял вооруженный солдат «мусульманского» батальона. Увидев вошедших, отступил в сторону.
