Поцеловала обеих на прощанье и — расстались.
Через три дня они вышли к железной дороге. Долго страшились показаться из подлеска, испуганно смотрели из-за кустов, примечали. В конце концов — дрожащие, готовые в любую секунду улепетнуть — выбрались на голое место. Каждый миг ждали крика и брани, а то еще и побить могли за такое! — но никто на них не обратил внимания. В деревянном сарае станции пахло банным паром, грязью, селедками, люди в рабочей одежде спали на полу. Когда открылась касса, Дарья робко протянула деньги… не верили они, что по-маминому будет, думали, ни денег не вернут, ни в поезд не посадят… Но тетка-кассирша только взглянула на них искоса, наморщила лоб, считая, а потом отсыпала медную сдачу и сунула две бумажки — билеты до Вятки. К вечеру у рельс сгустилась тревожно гудящая толпа. Когда показался поезд, Ольга поняла, что сейчас их либо затопчут, либо вытолкнут под колеса. Но какой-то дядька в бушлате перекинул в ту руку, где уже был у него чемодан, еще и свой узел, отчего жилы на этой руке надулись синими веревками, а второй прижал их к себе. Когда поезд стал, он, бранясь зверьим голосом, решительно расталкивая других, помог им забраться в вагон. Товарняк был битком, народу впритык. Те же нары в два яруса, свет сочится в щелястые стены. Хлеб свой они уж давно съели. На стоянках кое-кто выскакивал взять кипятку, так иногда давали им попить — понимали, должно быть, отчего они сидят как две малые птахи, тесно прижавшись друг к другу. На станциях можно было купить кое-какой снеди, и денег у них немного осталось, но обе они твердо помнили, что от Вятки им еще и дальше ехать. Однако если угощали, не отнекивались. А если кто-нибудь спрашивал: «Господи, да куда же вы такие маленькие одни едете?!» — то они отвечали: «А мы Сергеевы! Мы к дяде едем!..»
В Вятке стали налаживаться дальше — до Москвы. Денег не хватило. Размазывая слезы, Дарья отошла от кассы. Ольга, хлюпая, шла за ней. Их поманил человек, одетый, как все, неприметно — пиджачок, сапоги… Ольга его помнила — тоже трясся с ними от станции Всеволодо-Вильва.
— Бегёте? — хмуро, с прищуром спросил он.
— Мы не бегём, — заныла Ольга. — Мы Сергеевы, мы к дяде Лавру едем!..
— Вижу, к какому дяде… и от какого, тоже вижу. Сколь надо вам?
Дарья сказала. Дядька недовольно крякнул, потом со вздохом полез в карман и отслюнил несколько бумажек.
— Держи. Да будете ехать, говорите, что от Вятки только едете, — наставил он. — От Вятки! На улице Глебова вы живете, оттуда и едете, ясно?
Повернулся и ушел, оглянувшись напоследок. Не на них, а так, вообще — как будто проверил, не следят ли.
* * *
У дверей зеленого вагона стоял хмурый человек в черной тужурке и такой же черной фуражке с давно не чищенной и тускло блестевшей кокардой.
Заложив руки за спину, он хмуро следил, как две оборванные, истощенные девчушки подходят к его тамбуру. Короткие щетинистые усы недобро подергивались.
Дарья робко протянула билеты.
Человек не пошевелился.
— Одни, что ли? — спросил наконец он, все еще не вынимая рук.
— Мы к дяде едем! — сказала Дарья. — Мы на станцию Росляки!..
— Мы Сергеевы, — смело добавила Ольга, прячась за ее спину.
— Ишь ты, к дяде!.. — Кондуктор нехотя взял билеты, рассмотрел и поинтересовался: — А вещей нет?
— Теперь нет, — сказала Дарья. — Нас обокрали потому что.
Он вскинул брови и снова внимательно на нее посмотрел.
— Обокрали, говоришь… А что у вас было-то?
— Чемодан был, — ответила Дарья, зажмурившись на мгновение от ужаса все круче наворачивающегося вранья.
— И баул, — добавила Ольга, вспомнив, как мама год назад упаковывала вещи.
— Баул, чемодан, — проворчал кондуктор. — Врете вы. Как вы их таскали-то, пигалицы такие?
— Они легкие были, — успокоила его Дарья.
— А мы сильные, — пискнула Ольга и опять спряталась за сестру.
— И кружки нет? — подозрительно спросил кондуктор.
— Не-а, — простодушно развела руками Дарья. — Украли. Воры проклятые украли…
— Вообще ничего нет, что ли? — уточнил он.
Дарья помотала головой.
— Да-а-а, — хмуро протянул кондуктор. Потом аккуратно сложил билеты и сунул в дерматиновую черную билетницу. — Ладно, заходите!..
Через полчаса вагон был полон. Кричали дети, заходились младенцы, кто-то надрывно кашлял, кто-то плакал в дальнем конце, кто-то пьяно выкрикивал обрывки частушек… В этом общем вагоне было тесно и душно, но все равно после теплушечной вони он казался просто царским. Вот он легонько дернулся в одну сторону… в другую!.. и стал мало-помалу набирать ход.
Они сидели, прижавшись друг к другу, когда в проходе появился проводник и молча поманил Дарью пальцем.
Вагон кидало из стороны в сторону, и девочки с трудом пробирались между чьих-то ног, тюков, каких-то коробок и узлов.
— Держите-ка, — все так же хмуро сказал кондуктор, протягивая два здоровущих ломтя хлеба, каждый из который был аккуратно накрыт куском сала. — На вот кружку вам, птицы небесные. Кипяток в титане… Вот еще возьмите. Ночью холодно, накроетесь…
И вручил Ольге тужурку — такую же, что была на нем, только старую, потертую и засаленную.
Пробравшись на свое место, тихо копошась, будто две скрытные амбарные мыши, подчистую съели хлеб и сало.
— Пить будем? — спросила Дарья.
— Спать, — прошептала Ольга, у которой уже совсем слипались глаза. Вдруг она легонько встрепенулась.
— Даш, а это тот же дядька или другой?
— Какой дядька?
— Ну, который денег дал… и этот…
— Конечно, другой, — сказала Дарья. — Тот на вокзале остался. И него усов не было.
Колеса стучали на стыках, за окнами тянулись потемневшие под дождем леса.
— А мне кажется — тот же, — прошептала Ольга, засыпая.
* * *
Ну, они, конечно, всякого ждали. В вагоне только и разговоров было, что про Москву. Опеку над ними взяла пожилая женщина с грустными, даже горестными глазами, наказала звать себя тетей Шурой, слово за слово все у них потихоньку выспросила. Она тоже кочевала невесть откуда невесть куда, пересекая вместе со всеми разноцветную длинную землю, разрезанную железными рельсами и справа налево, и сверху вниз, и наискось. В одном из ее узлов нашлись вареные картошки, яйца, сало, хлеб, яблоки! — и, казалось, ей совсем не жалко, что приблудные девчушки так много едят, хоть и толку от них при этом никакого — наедятся да и заснут, обнявшись… Когда уж подъезжали к столице, Ольга, подумав, серьезно и даже важно предложила ей тоже ехать к дяде в деревню, что близ станции Росляки, — а то что ж ей теперь одной-то со своими тюками? Тетя Шура всплакнула, прижимая ее к себе и гладя, потом поезд окончательно сбавил ход и содрогнулся, останавливаясь.
