— По торговой части пойдете, — пояснил полковник. — Еще, глядишь, недурно устроитесь, — и повторил железным голосом: — Я сказал: свободны!
* * *
Симонов постучал в дверь директорского кабинета.
— Разрешите?
Князев встретил их хмурым, даже угрюмым выражением лица.
— Садитесь! — кивнул он, а потом пробормотал, додумывая что-то прежнее: — Мерзавец!
Они невольно переглянулись.
— Докладывайте, — приказал полковник.
— Григорий Трофимович, тут вот какое дело, — начал Симонов…
* * *
Пак расстелил газету на широком подоконнике и теперь с удовольствием орудовал ножом, нарезая арбуз на ломти.
Первый из них уже держал в руках Голубков.
Отворилась дверь класса, и вошел Архипов.
Пак жестом предложил ему присоединиться к пиршеству.
Архипов потерянно постоял, так отрешенно глядя на серебристо-алые ломти арбуза, будто вовсе не понимал их предназначения, затем горько махнул рукой и побрел к своей раскладушке. Начал копошиться в вещах, да так и замер, задумавшись.
— Ты чего? — спросил Голубков, хлюпая и стараясь не капать на пол.
Архипов поднял тусклый взгляд.
— Ничего. В Москву собираюсь…
Голубков и Пак изумленно переглянулись. Голубков уже не замечал, как арбузный сок капает на чистый пол.
— Настучал кто-то Князеву… Мол, я такой, я сякой… У нас же как? Человек человеку друг, товарищ и брат… Как говорится, стучи — и Родина тебя не забудет!
— Ничего не путаешь? — спросил Голубков, сладостно чавкая.
— В смысле?
— Говорю, может, перепутал что? Ты ведь сам чаще всех у начальства пасешься…
— Да я же!.. — с обидой воскликнул Архипов, прижав к груди кулак. — Эх, да что с вами говорить!..
Он швырнул спортивную сумку на кровать и выскочил из комнаты.
— Во как, — задумчиво сказал Голубков, дожевывая. — А хороший арбуз-то. Сахарный.
* * *
— В общем, ваша информация несколько запоздала, — вздохнул Князев, подводя разговору итог. — Но то, что она поступает из разных источников, подтверждает ее подлинность. Тараки в обиду не дадим. Необходимые сведения до него доведут. Мероприятия по предотвращению теракта подготовлены. В окружение Амина благодаря нашим усилиям просочилась информация о том, что Тараки предупрежден. А, как говорили древние, предупрежден — значит вооружен. И готов к отпору. Поэтому операцию в аэропорту Амин отменил. Вот так… Но Амин — человек активный, от него и чего похлеще можно ждать. Так что — не расслабляться!
И поднялся, оперевшись руками о стол.
Предупрежден — вооружен!
Ранней осенью случаются такие дни.
Вчера был дождь. Сегодня холодный ветер разогнал тучи.
Правда, их серые клочья еще летят по голубеющему в прорехах небу.
МОСКВА, 11 СЕНТЯБРЯ 1979 г
Когда выглядывает ртутное солнце, рубиновая звезда Спасской башни светится кроваво-красным цветом — и невыносимо сияют стрелки часов.
И вот уже — гулкий звук шагов над Красной площадью!
Четко печатая шаг, к Мавзолею шагает смена почетного караула.
Так же ртутно, как солнце, сверкают штыки на карабинах, блестят аксельбанты, лаково светятся сапоги.
Большая стрелка дрогнула и встала в точную вертикаль.
И тут же вступают переливы Кремлевских курантов.
Смена караула уже поднимается по ступеням.
Первый удар!
Шесть отточенных движений — и новая пара часовых замирает, окаменев в сознательном усилии вымуштрованной воли.
Куранты продолжают бить…
* * *
— М-м-м-мэ… — произнес Леонид Ильич Брежнев и обвел взглядом товарищей Андропова, Громыко, Косыгина и Устинова.
Обшитые дубовыми панелями, залитые сиянием ярких люстр, стены просторного зала заседаний Политбюро матово светились. Белые занавеси на высоких окнах подчеркивали ощущение порядка. Из тяжелой дубовой рамы на стене строго смотрел Ильич.
Брежнев сидел во главе стола.
— Начнем?
Присутствующие мелкими знаками выразили свое согласие.
— Товарищи! Вчера мы заслушали доклад председателя Мосгорисполкома о ходе строительства Олимпийских объектов…
Его медленная и вязкая речь, слова которой походили на тяжелые камни, на жернова, с усилием и скрежетом совершающие необходимую, но очень утомительную и безрадостную работу, вполне гармонировала с неподвижным и почти безжизненным лицом нездорового семидесятитрехлетнего человека. В глазах — где-то в самой их глубине, угадываемой за мутью старческого равнодушия, — брезжило, казалось, желание какого-то освобождения и, одновременно с этим, обреченное понимание его невозможности.
Его раздражала собственная немощь, а более же всего из многочисленного набора ее горестных признаков — омертвелость левой щеки и левых же половин губ. Возникшая после второго инсульта, она лишила его возможности говорить по-человечески внятно, заставляла беспрестанно жевать какую-то вязкую кашу в попытках вылепить наконец нужное слово с помощью наполовину одеревенелого языка. То и дело накатывало раздражение — и ему приходилось находить в себе силы, чтобы бороться с ним. И еще с нетерпением, с желанием сказать скорее и разборчивей — поскольку, к сожалению, стоило лишь чуть отпустить вожжи, дать волю гневу или просто поспешить, как речь и вовсе превращалась в хлюпающее клекотание.
Как несправедливо!.. Он безучастно подумал о том, что как раз сейчас ему нужно быть здоровым и сильным, чтобы собрать плоды жизни — плоды, которые он так долго растил, так долго шел к ним, преодолевая все новые подъемы… а то и съезжая вниз… но снова затем упрямо карабкаясь вверх… И вот на тебе!.. как говорится, бедному жениться — ночь коротка!..
Леонид Ильич делано закашлялся, чтобы скрыть кривую усмешку, которая, пожалуй, показалась бы товарищам слишком неожиданной. Затем вновь устало оглядел соратников и произнес очень медленно, но почти так же внятно, как в прежние времена:
— Товарищи! Давайте попросим товарища Андропова коротко доложить о внутриполитических аспектах подготовки.
Андропов кивнул, неспешно потасовал перед собой бумаги.
— Гм-гм. Товарищи. Как вы знаете, в августе месяце состоялась генеральная репетиция открытия Олимпийских игр в Москве, на которой присутствовали представители Международного Олимпийского комитета и многочисленные журналисты. Репетиция прошла на высоком уровне. В целом МОК дал высокую оценку готовности Москвы к Играм. В настоящее время начата работа, направленная на улучшение морально-нравственной атмосферы в городе. Выявляются элементы, которые нарушают благополучный облик столицы и могут явиться поводом для клеветнических измышлений различных репортеров и представителей западных спецслужб, — алкоголики, проститутки…
