— Все сказал? — Не дожидаясь ответа, Устинов раздраженно повысил голос: — Что, Политбюро будем учить? Нам надлежит приказания исполнять!.. И ждать больше нельзя! Вот, почитайте, что представительство КГБ пишет! Амин убрал Тараки, а что теперь? Армия развалилась, сам он на грани полного краха. Будем ждать, когда американцы туда войска введут?!
Огарков просмотрел донесение. Положив лист, сказал со вздохом:
— Товарищ министр, я генерал-лейтенанта Астафьева привез. Он несколько дней как из Кабула. У него совершенно иное мнение…
— Опять у него иное мнение! Вечно у него иное мнение! Давай теперь из пустого в порожнее переливать!.. — Он нажал кнопку селектора и скомандовал: — Астафьева ко мне!
Повисла пауза. Устинов барабанил пальцами по столу. Наконец дверь раскрылась.
— Разрешите войти, товарищ министр обороны!
— Докладывайте, что в Кабуле!
— Очень неспокойно, — сказал Астафьев. Устинов хмуро кивнул в ответ. — Амин продолжает чрезвычайно жесткую политику в отношении своих противников. — Устинов снова кивнул, как будто даже с удовлетворением. — За последние несколько дней три мятежа — 30-й горный пехотный полк в Асмаре. — Устинов кивнул. — 36-й пехотный в Нарае. — Устинов опять кивнул. — 18-й пехотный в Хосте…
— Так что ж тогда вы мне тут!.. — со сдерживаемой яростью сказал министр, протягивая Астафьеву документ. — Вы это читали? Что тут неверно? Вы же то же самое говорите!
— Мятежи и раньше случались, — сказал Астафьев, взглянув на бумагу. — Но тут сказано, что сторонники Тараки пользуются широкой поддержкой. Это совершенно не соответствует действительности. КГБ поддерживает сторонников Тараки, потому что с ними проще иметь дело. Так уж сложилось… В действительности Амин сегодня пользуется б ольшим авторитетом. Если не считать его экстремистских устремлений в отношении своих политических противников, он ведет более разумную и деятельную политику, чем…
— …Чем его покойный предшественник! — перебил Устинов. — Вот вы теперь про Амина мне толкуете, а раньше говорили, что с головы Тараки не упадет ни один волос! Где Тараки?! Леонид Ильич его своим личным другом считал! Вы это способны понять?!
— Да, — хмуро кивнул Астафьев. — Это роковая ошибка Амина, и если бы не…
Устинов резко кивнул.
— Вот именно — если бы! Но она уже сделана! И неисправима!.. — Он раздраженно постучал по столу карандашом. — Что касается вашего мнения, то имейте в виду, что вы политическую обстановку изучаете как бы попутно. А сотрудники КГБ головой отвечают за каждое слово. Кому же верить?
Астафьев взглянул на Огаркова, словно ища поддержки. Тот едва заметно кивнул.
— Тут вот какое обстоятельство, товарищ министр обороны, — не очень решительно сказал Астафьев. — Если бы голова была трезвая, тогда конечно. А если голова все время…
Он характерным жестом щелкнул себя по горлу.
В первую секунду казалось, что Устинов сейчас взорвется. Он возмущенно посмотрел на Огаркова — мол, что твои работнички себе позволяют! — потом снова на Астафьева. С досадой махнул рукой.
— Ладно, мне все ясно! Свободны!.. Вас на Политбюро пригласили?
— Так точно, — ответил Огарков.
Во взгляде Устинова мелькнула тень сожаления. Он хорошо относился к Огаркову. И понимал, что не стоит дразнить гусей, когда все уже решено. Но если вызвали, делать нечего…
— Ну, тогда поехали, выскажетесь напоследок, — Устинов вздохнул и закончил с досадой: — Хоть уже и поздно!..
* * *
И все-таки Дмитрий Федорович Устинов не понимал мотивов своего заместителя — начальника Генерального штаба Огаркова. Что он так уперся?
Герой древности Агесилай, будучи расположен к ахейцам, предпринял вместе с ними поход в Акарнанию и захватил большую добычу. Ахейцы просили его потратить еще некоторое время, чтобы помешать противнику засеять поля. По их мнению, это еще раз показало бы ему, противнику, как глупо воевать с ахейцами. Однако Агесилай ответил, что сделает как раз обратное, ибо враги более устрашатся новой войны, если к лету их земля окажется засеянной…
Конечно, можно предположить, что маршал Огарков — стратег именно такого уровня. Стратег, способный самым неожиданным образом, на взгляд простака и дилетанта, связать отдаленные обстоятельства и детали, обнаружить закономерности этих связей и предложить решение, главным свойством которого является понимание всех его последствий.
Если такое себе представить, то упрямство Огаркова должно вызвать уважение, желание прислушаться к нему, понять причины, разобраться.
Однако Устинов хорошо знал своего заместителя. И, отдавая должное его деловитости, твердости в обращении с подчиненными, способности додавить, дожать, поставить исполнителей в условия, когда им лучше вылезти из кожи, чем подвести руководство, не раз убеждался: звезд с неба Николай Васильевич все же не хватает.
Да и с чего бы? Пока не взлетел на ответственные должности, вся его служба была службой инженера, инженера-штабиста. То есть, если и размышлял, то насчет толщины и количества защитных накатов, характеров земляного покрытия, типов сооружений, количества амбразур, секторов обстрела, видов препятствий и прочих мелких суставов, жил, сосудов и хрящей армейского тела, без которых не обходится ни наступление, ни оборона. И которые, однако, не могут и не должны занимать мысли крупного полководца, отвлекать его от широкомасштабных, стратегических раздумий, вовлекающих в свой круг жизнь иных стран и эпох.
Николай Васильевич Огарков не имел опыта ни военных кампаний, ни хотя бы крупных сражений, самолично спланированных и доведенных до победного конца.
Впрочем, Устинов и сам был человеком военным лишь постольку, поскольку руководил военной промышленностью; и в той степени армеец, в какой мог стать, управляя отраслью, выкованной по жестким армейским законам. Маршальское звание полагалось ему как приложение к высокой должности министра обороны.
Выходец из бедняцкой семьи, слесарь, рабфаковец, инженер, он был назначен директором крупного ленинградского завода в один из ледяных декабрьских дней тридцать седьмого года. Прежний директор был арестован и на допросах раскрыл целую сеть вредителей-троцкистов, поставивших главной задачей своей подпольной деятельности нанесение максимального ущерба обороноспособности СССР. В двух кварталах от завода располагался Реактивный научно-исследовательский институт, разделивший судьбу всех ленинградских предприятий — той зимой его тоже «чистили». Начальник Ленинградского отделения РНИИ Лангемак после второго допроса решил отказаться от никчемного запирательства и пошел на сотрудничество с пролетарским следствием, назвав участниками антисоветской организации директора института Клейменова, инженеров Королева и Глушко.
Про расстрелянных уже в январе тридцать восьмого Лангемака и Клейменова Устинов никогда ничего не слышал, а вот с Королевым и Глушко дело имел, да только не знал, каким образом эти гении ракетного дела оказались на лагерных нарах.
