Артем изловчился-таки сгрести все пожитки чохом, поднял и пошел ко входу в приемник, кося глазом из-за придерживаемой подбородком горы тряпья.
— Ба-ба-ба-бах! — грянулся подкат о железную обивку двери, и гром этого удара раскатился, должно быть, до самой Октябрьской.
Музыканты — они вообще все шизанутые, тут спору нет. А эти еще и рокеры вдобавок. Их бог — «Deep Purple».
— Новый год! Ур-р-р-ра!
Артем повернулся боком, чтоб им стало его видно, и строго сказал:
— Мужики, вы чего! Кончайте долбить!
И пошел себе дальше, чувствуя свою правоту и серьезность — тем более, что они вдобавок долбаным своим подкатом всю дорогу ему перегородили.
Но его справедливое требование почему-то вызвало в дебоширах бурю гнева.
— Ты на кого?! — завопил тот из Витяй-Митяев, что потощее. — На покойницких?!
И тут же стал совать кулаком.
— Господи же Исусе, спаси и помилуй! — неслышно сказал Артем.
В надежде, что дураку хватит ума отстать, он пару раз увернулся, загораживаясь горой шмотья.
— На покойницких, м-м-м-мать?! — не унимался труположник.
Артем успел отметить, что Калачара, конь мордатый, шустро просунулся в двери и пропал, и подумал еще, что тот за бесплатно, сучок немазаный, даже товарищу не поможет; и одновременно с этим бросил чертову рухлядь наземь.
— Н-на!
После первого несильного, но резкого тычка труположник с размаху повалился под стену, и Артем добавил ему раза́ ногой по заднице. Второй тоже налетел на кулак, да неудачно — носом; шатнулся было, получил второго леща, и тоже упал. Артем беспощадно месил ногами их по мягким местам, яростно повторяя про себя «Господи Исусе, спаси и помилуй!» и слыша уже, как кто-то в приемнике вопит женским голосом:
— Скорей! Ой, скорей! Он же их поубивает!
Этот крик, явно взывавший к милосердию, почему-то был воспринят в качестве боевого клича и оказал совершенно противоположное действие (Артем уж после сообразил, что это, должно быть, хитрожопый Калачара поднял волну — дескать, наших бьют).
Створки завертелись как бешеные, затрещали, из дверей приемника с матерным гомоном вывалилась целая орава медбратвы, санитарья, шоферни, Артема тут же оттеснили, а труположников взяли в оборот. К счастью для последних, мстители больше пихали друг друга, норовя в числе первых добраться до обидчиков, отчего серьезного избиения не получалось, но даже «банщик» Равиль остервенело совал куда-то кривой ногой в черном войлочном ботинке «прощай молодость», задорно и весело приговаривая:
— Гамна!.. Гамна!..
Створки дверей снова вертанулись, из приемника выскочил Колесников и заревел, тряся над головой костистыми кулаками:
— Прекратить! Прекратить безобразие!
Тут вдобавок за боковым стеклом замаячило белое пятно: это Большая Клава стояла, то размахивая руками, то тыча куда-то пальцем.
— Я? — Артем непонимающе прижал руки к груди. — Меня, что ли?
Клава сердито и немо открывала рот и снова тыкала, а потом показывала себе за спину.
— Ковригин! Артем! Оглох? К телефону!..
— Да я же не слышу, — примирительно пояснял он, шагая рядом с ней к кабинету. — Там вон какая чертовня… орут все!
— Может, важное что, — ворчала она, пропуская в проем. — Не докричишься…
— А что так тихо? — спросил Артем, озираясь. — Странно как-то.
— А что странного? Новый год кончился… ночных свезли, теперь затишье.
Думал, Лизка звонит, оказалось — мать.
— Привет! Ты чего? Случилось что?.. Ну да… Спасибо, и тебя тоже… папе передай. Нормально… работаю… Какая повестка?.. Н-н-не знаю… Ну откуда мне знать-то? Я осенью был, ничего не говорили… Да ладно, ну их. Напутали что-то… На вторник? Ну хорошо, придется сходить… Мам, опять ты за старое… Ну знаю я, знаю… Да. Да. Хорошо… Завтра заеду. Ага… Все, пока.
Положил трубку на телефон.
Подперев голову рукой, Большая Клава смотрела на него не то с тревогой, не то с сожалением во взгляде.
— Из военкомата, что ли?
— Из военкомата, — кивнул Артем.
— Тебя не должны вроде?
Он пожал плечами.
— Да как сказать… Не должны. Но могут… Не знаю. Напутали что-то…
— Они напутают, — неопределенно сказала Клава. — А ты распутывай.
— Схожу, что ж…
— Дела-то вон какие делаются, — Клава вздохнула.
— Какие дела?
— А то не знаешь? Из Афгана везут и везут… Вон, у моей сестры двоюродной — слышал?
— Слышал.
— Вот я и толкую. Угодишь еще, не приведи Господи…
Артем хотел уж выйти, но это всегда так: если в кабинет к главной сестре попал, просто так не уйдешь. Волнует ее твоя судьба, не волнует, разницы нет: что-нибудь удумает.
— Слышь, Артем. Возьми кого-нибудь из ребят. Пустые баллоны погрузите.
— Какие баллоны? — спросил он.
Вопрос был совершенно излишен, поскольку про баллоны все ему было очень хорошо известно. Однако уже настроился: думал, сейчас заварит чаю, сядет спокойно в дежурке… а тут на тебе: баллоны.
— Ну какие баллоны? Железные. — Клава уже погрузилась в свои бесчисленные бумаги. — Кислородные…
— А что сразу мы-то? — хмуро поинтересовался он. — Пусть вон электрики или кто там… сантехники.
Листание прекратилось. Клава подняла голову и теперь возмущенно на него смотрела.
— Нет, ну он мне будет тут права качать! — сказала она с соответствующей интонацией в голосе: глядите, мол, какой умный нашелся! — Трудно сделать, что ли?
— Не трудно, а я по КЗОТу не обязан. Мы, между прочим, санитары, а не грузчики, — с достоинством сообщил Артем. Этого утверждения ему показалось мало, и он добавил, подводя под разговор добавочные рельсы гуманного отношения к людям: — Нам больных развозить! Мы грузить будем, а они сиди тут кровью истекай? Задолбали эти баллоны. Грузчиков надо в больнице иметь.
— Грузчиков?! — восхитилась Клава.
— Да, грузчиков.
— Слушай, Ковригин! Ты мне голову не морочь! Много чего надо! А нету! У меня вон новокаина нет, не то что грузчиков!
— Ну и скажите главврачу! — не сдавался Артем. — Пусть выдаст.
— Главврачу! Ну скажу, а у него откуда? Родит он мне его?! Если его по всей Москве уже неделю нету?! Родит, да?!
— Не знаю…
— Не умничай! Грузчиков ему! Больных развозить! Гуманист! — главная взъерошилась не на шутку. — А терминального астматика привезут, ты его своим пердячим паром вместо кислорода откачивать будешь?!
