Задние двери вполовину раскрылись, и теперь возле них клубилась яростная толчея: крик, мельтешение рук, ног — кого-то торопливо стаскивали со ступенек, безжалостно валили наземь.
— Всем выйти из автобуса! — визгливо вопил по-русски низкорослый бородатый человек в темной одежде. — Немедленно выйти из автобуса!..
Два парня выдернули из двери женщину, рывком бросили вниз со ступенек; вскрикнув, она тяжело рухнула на асфальт.
Беляш в ужасе сделал шаг назад.
— Стой! — сказал Камол, хватая его за рукав, и Беляш понял, что Камол прав: побежишь — обратят внимание и кинутся вдогонку… а так еще, глядишь, и пронесет.
— За-а-а-ан!!! — ревели и выли пацаны, обступившие автобус. — За-а-а-ан!!!
7
Задыхаясь, Беляш тяжело бежал по безлюдному переулку, примыкавшему к базару. Он был свекольно красен, ноги подкашивались, но все же остановился, только когда почувствовал, что все, край, сейчас упадет, — и тогда бессильной хрипящей тушей повис на штакетнике, с каждым выдохом, обжигающим горло, повторяя: «Ой, бля, да что ж это… да что ж это, бля!..»
Он перегнулся через штакетник, его вырвало, и Беляш с испугом почувствовал, что сердце остановилось… впрочем, потом оно екнуло и пошло дальше — неровно, спотыкаясь от перенапряжения, но пошло.
Он не понимал, как оказался здесь, в переулке за Путовским базаром, как ему удалось вырваться из толпы и скрыться.
— Да что ж это! — бормотал он, обращаясь невесть к кому. — Ты смотри, а!..
Он зажмурился — и тотчас же снова увидел человека, который прыгнул с моста; его темная фигура на фоне залитой солнцем реки так и впечаталась в глаза. Беляш помотал головой, отгоняя назойливое видение, но оно не хотело отступать. Здоровый такой парень… поначалу кое-как отмахивался… но потом прижали к перилам — и тогда он легко вскочил на них, взмахнул руками и полетел вниз, на камни…
Беляш распрямился, бессмысленно переводя шалый взгляд с дома на дом, с дерева на дерево. Здесь было тихо, только легкий ветер теребил опушенные зеленью ветви… да еще откуда-то издалека — с площади, что ли? — доносилось невнятное уханье… как будто дальний лай…
А в ушах у него стоял рев, крик, вопль.
Камол только успел крикнуть — «Ман точик! Ман точик!..» — и потом его сразу оттерли, а Беляш тоже закричал «Ман точик!..», потому что его окружил десяток пацанов, и у каждого из них в руках была палка или заточка из куска арматуры. Должно быть, вопль его был убедителен настолько, чтобы сбить их с толку, поколебать уверенность… и он сразу понял, что надо ускользнуть хотя бы за автобус — а оттуда, глядишь, можно будет рвануть вверх по дороге назад к базару.
— Не надо! — кричала женщина по-таджикски. — Не надо!!!
Ее обступили плотно; в воздухе мелькали клочья одежды; «Зачем оделась по-русски!.. — вопил кто-то неровным, ломким голосом. — Зачем по-русски, сука!! Какая ты таджичка!!! Ты русская подстилка!.. А раз подстилка, так и будешь подстилкой!!!»; она страшно кричала, отбиваясь; уши были окровавлены — должно быть, по ходу дела выдернули серьги… он видел, как ее повалили на асфальт… прижали…
Беляш оторвался от штакетника и, затравленно озираясь, торопливо побрел дальше по переулку.
Он обнаружил вдруг, что хромает — левое колено уже распухало и ныло, — и не мог сообразить, где приложился… или это когда мальчишку стали терзать? Ну мальчишка-то в чем виноват… падлы! Он замычал, мотая головой, прибавил шагу. Он не помнил — на самом деле пытался загородить? или только сейчас ему хотелось загородить худое невзрослое тело, избиваемое железными прутьями?
— Да что ж это, а!..
Он быстро хромал все дальше и дальше по переулку — дальше, дальше от моста, где, должно быть, еще били, мучили, сдирали одежду, — торопливо шагал, испытывая только два, но смертельных желания — во-первых, забиться в свою вонючую нору, закрыть дверь, припереть чем-нибудь, чтобы не смогли ворваться, если найдут, — потому что никогда в жизни ему не было еще так страшно, — и, во-вторых, выпить!.. причем выпить много — пол-литра… литр… чтобы размыть картинки, пляшущие перед глазами… чтобы не так ярко, не так отчетливо… чтобы уши перестали слышать крик… чтоб глаза не видели летящей с моста фигуры!..
Вдруг он подумал — а Камол? Беляш запнулся, остановился на мгновение, беспомощно озираясь… содрогнувшись от мысли, что, значит, ему надо вернуться туда, ведь Камол остался там… но сейчас же с облегчением подумал, что с Камолом не должно случиться ничего плохого… нет, не должно, он ведь таджик… да, он настоящий таджик, не то что сам Беляш… Беляшу еще повезло!.. Камол — таджик, а мужчин-таджиков не трогали — просто отгоняли в сторону, чтобы не мешали… и многие из них сразу побежали от автобуса в ту сторону, к озеру, — а кто возникал, тех мочили, да… но их было немного… Должно быть, Камол тоже рванул на ту сторону, когда их растащило в толпе… Нет, с Камолом не должно ничего плохого случиться!..
Гул усиливался по мере того, как Беляш приближался к площади, и уже было понятно, что это не лай и не шум ветра. Это снова был рев толпы — пока еще скрадываемый расстоянием, но уже отчетливо враждебный, страшный, подстегиваемый железным уханьем мегафона, — и вдруг хлестануло раз, другой, третий! Еще, еще! Выстрелы следовали один за другим, и после каждого площадь в ужасе взвывала, захлебываясь… Мегафон замолк, потом снова прорезался — кто-то кричал в него на пределе человеческих возможностей.
Пригибаясь, Беляш доковылял до перекрестка. Улочка налево уводила к площади. Он потратил несколько секунд, в страхе вглядываясь в празднично-солнечную перспективу сходящихся домов. Оттуда тянуло гарью. Горели ларьки у троллейбусной остановки. За ними, вдалеке, у колоннады здания ЦК, за струями фонтанов, которые сверкали и серебрились, было видно движение чего-то темного, слитного — что-то волнообразно переливалось и пульсировало, накатывало, отступало… Выругавшись, Беляш повернулся и побежал направо, прочь, дальше от толпы, от выстрелов, от багрово освещенных снизу клубов дыма, на ярком солнце похожих на неумелую мультипликацию…
Он не понимал, что происходит. Это было так же дико, так же непонятно и необъяснимо, как если бы деревья стали ходить или сами дома двинулись бы по улицам, давя разбегающихся в ужасе людей.
— Во бля!.. — сказал Беляш, зажмурился и потряс головой.
Домой, домой!.. пробраться переулками к проспекту… там, наверное, самая заваруха… ну ладно, авось уж как-нибудь… Камол должен к нему подтянуться!.. Ведь не пропал же он! А если не пропал, то куда ему идти? В кишлак среди бела дня? Что ему в кишлаке делать… Нет, Камол точно к нему в вентильную подтянется!.. И если у него остались деньги… ах, если бы у него остались деньги!.. Беляш сгоняет в угловой… потом они сядут рядком на красной тахте и как следует выпьют! И когда все это (он снова выругался и потряс головой, отгоняя картинки) забудется… когда они выпьют как следует… не так себе, не абы как, не так, чтоб ни в голове, ни в жопе… а по-настоящему! — тогда Беляш раскрутит главный вентиль на полную катушку! Пусть бьет фонтан! А утром проснется — пусть с больной головой! пусть!! — и окажется, что ничего не было: ни автобуса на мосту, ни этого рева на площади… привиделось дураку пьяному, и дело с концом!..
