Наконец послышался дробный топот, и мимо засады промчались холопы — Брмила и Родион. Окликать их воевода не стая: до табуна с заводными доскачут, сами остановятся и сюда повернут.
— Касьян, — тихо распорядился Илья Федотович, бросив ветку на землю и отступая от дороги в сосняк, — возьми десяток холопов с луками, пройдите правее сажен сто, ждите там. Сейчас, мыслю, разъезд вотякский появится. Пусть мимо поляны пройдет, а дальше, дабы отсель не видно было, стрелами его посеките. Понял?
Старый воин кивнул, бесшумно побежал по мягко сминающейся под ногами хвое. Боярин Умильный покрутил плечами, разогревая затекшие от долгой неподвижности члены, надел шелом и затянул под подбородком широкий сыромятный ремень. Глядя на него, начали подниматься остальные ратники, подходя к коням и проверяя доспехи. Послышалось звяканье — воевода резко оглянулся, недовольно вскинул руку, призывая к тишине.
И действительно — на дороге показались трое всадников, двигающихся неспешным шагом. Двое были одеты в удивительно похожие длиннополые стеганые халаты, обшитые сверху малиновым атласом; головы их защищали треухи с нашитыми сверху стальными пластинами. Зато третий красовался в роскошной наведенной золотом кирасе с серебряным орлом, раскинувшим крылья на груди.
— Не иначе, в набеге украл, — себе под нос пробормотал боярин. — Помнится, вотяки с нами на Литву не ходили…
Правда, голову станичника прикрывала обычная простеганная конским волосом и проволокой бумажная шапка — стальные черточки с расстояния в сотню шагов казались растекшимися во множестве капельками воды; на ногах красовались сапоги из толстой бычьей кожи с нашитыми на голенища железными бляхами.
Вотяк в кирасе, похоже, и был старшим в разъезде. Именно он придержал коня возле идущих от реки следов, именно он удовлетворенно хмыкнул, поняв, куда они ведут, и тронул пятками бока коня.
Правильно, станичник, все правильно. Бояться нечего. Русские глупы, они сейчас празднуют победу под пустой деревенькой Парой, в то время как их жен и детей уводят в рабство в глухие леса, в далекие земли… Все спокойно…
Разъезд двинулся дальше. Конники не смотрели особо по сторонам, переговариваясь и шумно смеясь. Видать, удачный набег вспоминали… Илья Федотович перекрестился и пошел к коню. Самолично затянул подпругу, поставил ногу в седло.
Чуть в стороне звонко защелкали луки, и боярин Умильный злорадно усмехнулся, представляя, как граненые бронебойные
[88]
наконечники с расстояния в десяток саженей насквозь пробивают мягкие человеческие тела и дырявят тонкий — в два ногтя
[89]
— ляхский панцирь. На таком удалении стрелу дубовый тын в пядь толщиной остановить не в силах — куда уж там халатам али кирасе! И падают сейчас станичники на землю, хрипя от боли и отплевываясь кровью, а расторопные холопы выбегают к ним и торопливо оттаскивают с дороги прочь, дабы отряд вражий опасности раньше времени не заметил.
— Справили дело, батюшка Илья Федотыч, — услышал боярин голос вернувшегося Касьяна, согласно кивнул, вглядываясь сквозь ветви. Самое время и обозу подойти. Дальше чем на полверсты от передового дозора он отставать не должен. Вот уже и конское ржание слышно, голоса громкие, лязг железа…
— Проклятье!
Вотяки оказались не так просты — впереди основного обоза по дороге двигался отряд никак не меньше трехсот всадников. Боярин Умильный в бессилии скрипнул зубами: забросать стрелами и стоптать решительной атакой близких врагов нельзя. При обозе обязательно услышат звуки битвы. Либо помощь пришлют, либо с добычей что сотворят. Оставалось одно — ждать. Ждать и молиться, чтобы ворог не заметил засаду.
Между тем враги, небрежно осмотрев поляну, повернули к реке, спешиваясь и подводя коней к водопою. Они отпускали подпруги, а некоторые даже скинули седла, явно готовясь к долгой стоянке. Илье Федотовичу послышалось, что издалека донесся чей-то плач, и боярин решительно поднялся в седло. Лучше, конечно, когда ворог собран вместе, пьян и безоружен. Но коли Господь такого подарка не делает — бить приходится такого, какой есть. Боярин перехватил правой рукой рогатину, опустив острие вперед, левую руку продел через петлю щита, ухватил поводья. Оглянулся на прочих ратников. Бояре и их холопы, без лишних команд сообразив, что час битвы пришел, сидели на конях, сжимая оружие.
В сосняке уже явственно слышался скрип колес — пожалел кто-то из смердов дегтя, ось тележную смазать, благослови его Бог — и Илья Федотович понял: пора! Еще раз он оглянулся на соратников своих, кивнул, а потом дал шпоры коню, посылая его с места в карьер. Скакун жалобно всхрапнул, в несколько прыжков разогнался во весь опор и пробил своим телом густые заросли орешника.
Кованая рать мчалась молча, без боевого клича и лихого посвиста — только земля сотрясалась от ударов сотен копыт тяжело нагруженных коней. Сбившиеся у водопоя вотяки оборачивались, их глаза округлялись от ужаса. Кто-то кидался к лошадям, надеясь успеть запрыгнуть в седло, кто-то выхватывал саблю, кто-то сразу кидался наутек. Но что такое сорок саженей для хорошо отдохнувшего коня? Один выдох. Мгновение растерянности — и ощетинившаяся стальными остриями плотная лава уже врезалась в рыхлую толпу.
В это мгновение Илья Федотович забыл и про дочерей, и про разоренное поместье, про свой долг воеводы. Все его существо сосредоточилось на широком обоюдоостром острие опущенной к земле рогатины. Он увидел впереди наголо бритого вотяка, без шапки, но в куяке с длинной кольчужной юбкой. Станичник не бежал в ужасе, а обнажил длинный кривой клинок, и боярин чуть довернул коня, направляясь прямо на него. Враг что-то закричал, вскинул оружие — но что может пеший человек с короткой сабелькой против тяжелого всадника? Лезвие бессильно скользнуло по наконечнику, по ратовищу, пытаясь отвернуть смерть, и почти добилось своего — но отклонившаяся в сторону рогатина сместилась всего лишь с левой стороны груди на правую и впилась в цель, раздирая, словно легкую бумазею, кольчужные кольца, ломая ребра и входя глубоко в плоть.
Боярин Умильный всем плечом ощутил тяжелый рывок, мгновенно понял, что рогатина засела слишком прочно, и тут же бросил ее — в сече каждое мгновение на счету. Он качнулся на левую сторону, вытягивая руку со щитом, принял на него предназначенный коню удар, одновременно выхватывая свою саблю, рубанул, качнувшись вправо, еще одного храброго вотяка. Тот смог отвести булатный клинок, попытался ударить боярина по ноге — но идущий справа мерин Трифона грудью сбил его с ног, и в следующий миг копыто опустилось станичнику на грудь. Илья Федотович опять повернулся влево, встретил щитом грузило кистеня и кольнул из-под деревянного, обитого сафьяном, диска противника в плечо, сверху вниз. Острие сабли вошло аккурат между воротом халата и железной пластиной науша, ноги вотяка мгновенно подогнулись. И снова боярин повернулся на правую сторону, от всей души, с отгягом рубанув поперек спины грабителя, вскинувшего щит против Трифона, покосился влево — с той стороны опасности пока нет, скрестил клинки еще с одним врагом. Тот, узкоглазый и оскаливший желтые зубы, пытался пронзить кривым клинком грудь коня, но боярин успел подбить его саблю снизу вверх, а потом обратным движением со всей силы рубанул по ребрам под мышкой. В воду потекла кровь. Вотяк прижал руку с саблей к раненому боку, попятился, упал на спину, поплыл…
