— Никаких мыслей, — пожав плечами, Матях обильно посолил мясо. — Просто не верю я бею. Обманет. Нас тут задержит, а сам небось уже татар предупредил.
— С чего бы это?
— Так ведь мусульмане они, — ответил Андрей и на всякий случай уточнил: — Аллаху молятся. А мы — христиане. По их понятиям — неверные. Значит, предадут они нас при первом удобном случае. К тому же они кочевники, татары. А мы — русские…
— Скажешь тоже, служивый… — от всей души расхохотался боярин. — Какая разница: мусульманин, христианин? Бог един! Нет татар, русских или башкортов, все люди едины перед Господом. Анвар-бей государю Иоанну присягал. Значит, он собрат наш. Аримхан присягал Ямчургею, а посему враг он. Неважно, какого ты рода-племени, какому Богу молишься. Главное, это честь твоя. Клятва, которую ты на верность господину своему принес. Тех же татар возьми. Те, что тверские, испокон веков Москве служат. Те, что поволжские… Так ногайцы дербышевские за нас дерутся, ямчургейские — против. Крымские татары султану османскому верны. Али греков возьми. Они хоть и православные, а за османов. Или смоленских мужиков. Они, как удача ратная обернется: то Москве присягают, то Литве. И дерутся каждый раз честно. Что же они, нерусские, что ли?
— Все равно я бею здешнему не верю, — упрямо мотнул головой Матях. — С чего это он обрадовался, когда ему в походе нашем участие принять предложили? Умереть торопится?
— Так ведь любой за честь примет за отчизну живот положить, — вроде даже и не понял собеседника боярин. — Послужить делу царскому, славу ратную обрести. Вот Анвар-бей всех своих холопов и скликает. Потому и пир закатил, что в поход вместе с нами выйти разрешили.
— А-а… — кивнул сержант, не понявший ни единого из аргументов боярина. В его мире новобранцы, узнавшие, что поедут в Чечню, не то что не радовались возможности «отчизну защитить» или «славу ратную обрести», но некоторые вообще чуть не вешались.
— Вот то оно и есть, служивый. — Боярин аккуратно вытянул из рук Андрея свою мягкую солонку. — Все мы одному государю и общей земле служим. И верить должны друг другу, иначе нельзя.
— Неужели все так уж и честны? — криво усмехнулся Матях.
— Без иуд в любом роду не обходится. — Боярин затянул узел мешочка с такой силой, что едва не порвал веревку. — Однако недруга понять и простить можно. Но иуду — нельзя. Изменникам святой земли место одно — на колу. Им жить нельзя.
— Вот так заснешь, соседу доверившись, — тихо предположил Андрей, — а утром обнаружится, что он-то иудой и стал.
— Но ведь и без сна тоже нельзя, служивый, — поднялся с земли Дорошата. — Поэтому, служивый, нужно уметь верить.
* * *
Заяц нукерам попался небольшой, а потому хорошо пропекся над огнем и мясо легко отделялось от костей. Аримхан Исанбет макал кончик ножа в мешочек с пряностями, потом втыкал его в угощение, аккуратно срезал ломоть, отправлял в рот. Очистив очередную косточку, он откладывал нож, брал ее в руку и метал в танцующую перед ним обнаженную невольницу, пытаясь попасть в живот. Пока еще это не удалось ни разу, но зато от самого процесса Аримхан испытывал огромное удовольствие. Наконец-то в его роду установился нормальный порядок. И нукерам больше не нужно ловить в отаре овец, когда мужское желание перехлестнет пределы терпения. Женам не нужно ходить по солнцепеку за кизяком, вычерпывать воду из колодца, разводить на рассвете огонь. Для всего этого существуют русские. Их дело трудиться, а честным ногайцам Аллах завещал отдыхать, отдавать приказы своим невольникам и точить сабли для новых набегов. Поэтому не имело значения, попадет он костью в невольницу или нет. Важно то, что он может делать это. Может делать вообще все, что захочет: хочет — кости кидает, хочет — утоляет свою похоть. А захочет — может приказать рабыне самой запихать все кости себе между ног, и та сделает это, не посмев поперечить ни единым звуком. Снаружи послышался топот, перед юртой спрыгнул на землю верный Замлет, торопливо поклонился порогу и, придерживая саблю за рукоять, вошел внутрь:
— Прости, хан, но русские совсем рядом!
— Вот как? — Если Аримхан и испугался, то виду не подал. Просто отложил блюдо с зайчатиной и указал соратнику место рядом с собой.
— От кобылиц примчался наш табунщик, молодой Тади Тахташ, внук одноглазого Тахташа, погибшего под Каза…
— Я помню! — остановил его хан, вскинув ладонь.
— Он видел следы подкованных коней, идущих к кочевью соседа нашего, Анвар-бея. Много следов.
Аримхан кивнул.
— Табунщик хотя и молод, но оказался смел и сообразителен. Он подкрался к кочевью и увидел там много русских. Насчитал их почти сто. А еще Анвар-бей начал созывать с окрестных пастбищ своих нукеров.
— Ну что же, — спокойно пожал плечами Аримхан, — башкорту всегда не нравились наши приходы, но у него недоставало сил нам помешать. Теперь, видать, он почуял эту силу. Посылай вестников, нам тоже понадобятся все мужчины. Пусть у отар и табунов останутся только старики и дети. Ступай.
— Анвар-бей может собрать до сотни нукеров, — осторожно предупредил Замлет. — Вместе с русскими их станет две сотни. А у нас всего четыре сотни нукеров. Русские, когда они одеты в железо, очень сильны…
— Русские сильны, но они глупы и очень жадны, — спокойно пожал плечами хозяин кочевья. — Поэтому мы не станем с ними драться. Мы станем их убивать. Завтра утром, Замлет, ты прикажешь свернуть кочевье и вместе с обозом и двумя сотнями воинов двинешься на восход, вдоль леса, который тянется до самой Чермасанки. Перед рекой остановишься. Русские, увидев следы, погонятся за тобой. Ты встретишь их перед обозом, начнешь сечу. Я же все это время стану таиться за лесом с двумя другими сотнями. Когда русские и башкорты увязнут в битве, я ударю им в спину, и мы вырежем их всех еще до того, как они поймут, что пропали.
— Да, любимый хан, — повеселев, вскочил татарин. — Ты мудр не по годам. Ты смог разгромить русских еще до битвы, и сделал это всего за мгновенье!
— Спеши, Замлет. Завтра поутру нам потребуются все нукеры из храброго рода Исанбетовых.
Ногаец выбежал из юрты, поднялся в седло. Только теперь Аримхан заметил, что русская невольница продолжает танцевать. Хотя — что странного? Ведь никто не разрешал ей останавливаться.
— Иди сюда, — подозвал рабыню хозяин. Та подбежала, опустилась перед ним на колени. — Собери все кости, что раскиданы в юрте, и запихни их себе между ног.
Глаза невольницы округлились. Она немного подождала, словно надеясь, что странный приказ будет отменен, потом поднялась и пошла по коврам, собирая ханские объедки. Ногаец подтянул ноги под себя и приготовился наблюдать за забавным зрелищем.
* * *
Матях проснулся от холода — поежился, сел. Над головой сверкали звезды, на траве ответно поблескивала роса, изо рта шел пар. Сержант понял, что позорно уснул на добровольном посту. Прав был боярин Дорошата — без сна обойтись нельзя. И рано или поздно придется себя самого, свою жизнь и свободу кому-то доверить.
