Вот мы с тобой, Лиза, отправимся под Минск. Туда, по данным Никольского, в октябре намеревается с проверкой своих частей прибыть крупный нацистский деятель, возможно, сам рейхсфюрер СС Гиммлер. Надо бы его встретить «торжественно», — Белозерцева рассмеялась, — чтобы больше не захотелось рейхсфюреру в Белоруссию вообще приезжать. А для этого группе Никольского требуется подкрепление из опытных оперативников, нужны боеприпасы, новые, более эффективные разработки во взрывном деле, чтоб обучили их знающие люди. Не будем же мы рейхсфюрера взрывать на бочке пороха, как при царе Горохе. Не та фигура, требует «уважения». Чтоб быстро, не сильно, но насмерть. А не получится — так и кем-нибудь из приспешников его удовлетворимся.
Твоя задача, Лиза, — продолжила она, — будет состоять в том, чтобы кроме всего прочего поддерживать связь с нашим разведчиком Колей Кузнецовым. Он недавно прибыл в Минск из Ровно и действует под легендой обер-лейтенанта Пауля Зиберта. Он очень тщательно законспирирован, пользуется у немцев доверием, что, как ты понимаешь, далось нам нелегко. Работать с ним надо не просто аккуратно, а ювелирно точно. Малейшее подозрение, неряшливость — и провал неминуем, гестапо не дремлет. Наблюдает за всеми и днем, и ночью, и это не преувеличение.
Очень еще важно, — Белозерцева наклонилась к Лизе, — нащупать сомневающихся во власовских частях. Не все пошли служить гитлеровцам по доброй воле. Многих гложет совесть, когда они видят сожженные деревни, разрушенные города на своей бывшей Родине. Многих ужасает необходимость участвовать в расстрелах мирных граждан. Их надо выявить и привлечь на нашу сторону. Война рано или поздно закончится. Теперь, в союзе с американцами и англичанами, мы все-таки переломим немцам хребет, нам очень скоро потребуется новая агентура. Те люди, которые уйдут с гитлеровцам на Запад и обоснуются там. Те, которые и дальше станут работать на нас и поставлять необходимые данные. Нам нужны новые Скоблины, Блюмкины, Кривицкие. Прежних, ты сама знаешь, уничтожили бывшие безголовые наши руководители, новых выпестовать непросто. Уже сейчас надо подбирать кадры, которые обеспечат нашу устойчивость на невидимом фронте после того, как война кончится и бывшие союзники, да, да, — ответила она на удивленный взгляд Лизы, — наши бывшие союзники вполне могут сделаться новыми, весьма серьезными противниками. Так что работы — непочатый край. Людей нет, как я сказала, пока. Но опускать руки нельзя. Начнем сами, а там видно будет. Найдутся помощники, — она пристукнула ладонью по столу. — Что же до головы моей, если она меня все-таки подведет, заменишь меня, Елизавета Григорьевна.
— Я?! — Лиза вздрогнула.
— Ты, — подтвердила невозмутимо Белозерцева, — кто же еще? Там, за линией фронта Николая Петровича, — она кивнула на Симакова, — ни кого иного, кто будет посвящен во все детали, не будет. Их и здесь-то немного. Чекистская работа, Елизавета Григорьевна, не то что не сахар — деготь сущий. И одна из главных сложностей для нас — сохранение информации. Информация — это все. Не дай бог, узнает кто лишний, считай, сгорело дело. Даже если не разболтает, даже если свой человек, все равно — таковы правила, операцию — на помойку. Придумывай новую. Все держи в голове, никаких записей, никаких даже отрывочных пометок. Кроме Николая Петровича и нашего шефа, генерал-лейтенанта Кондратьева, никому не известны планы, в которые я собираюсь тебя посвятить, Лиза. Я не хочу, чтобы, оказавшись со мной за линией фронта, ты действовала вслепую. В первую очередь потому, что тебе придется работать с Кузнецовым. В Ровно ему помогала капитан госбезопасности Вера Тоболевич, очень толковая сотрудница. Но гестапо внедрило в подполье своих агентов, и начались провалы. Веру арестовали и расстреляли. Коле же пришлось срочно переехать в Минск, сменив легенду. Ты тоже должна понимать, что наша деятельность настолько опасна, что она может обернуться пострашнее, чем на фронте.
Тебе пришлось столкнуться с некоторыми неприятностями в Таллинне. Но тогда немцы наступали, и еще могли позволить себе некоторую невнимательность и даже равнодушие. Теперь они обозлены. К тому же в Берлине, по имеющимся у нас данным, над армейской разведкой Канариса все большее влияние приобретает эсэсовская разведка, а это совсем другое устройство деятельности, и по методам, и по формам. У них всегда под рукой и гестапо, и тюрьмы, и карательные батальоны, и множество всевозможных способов развязать захваченному партизану язык — от психотропных инъекций и провокационных подстав до откровенно садистских пыток с очень гнусными подробностями физиологического характера.
Готовиться надо к любому повороту событий. Но ничего не бояться, даже в голове не держать трусливой мысли, иначе — провал неизбежен. Постепенно я буду вводить тебя в курс дела, — заключила Белозерцева, вставая из-за стола. — На тот случай, если голова моя все-таки не выдержит за линией фронта, — она криво улыбнулась. — А сейчас меня ждут в агитпропе, надо ехать, — она взглянула на часы, — да, пора.
Ты, Елизавета Григорьевна, — обратилась она к Голицыной, — снова поступаешь в распоряжение подполковника Симакова. Он отвезет тебя в подготовительный лагерь, там все уже предупреждены и ждут. Будешь готовиться с группой. Главная задача для тебя — это прыжки с парашютом, как я говорила. Никаких осложнений при приземлении нам не нужно. С тобой будет заниматься очень опытный инструктор. Николай Петрович тебя с ним познакомит. Предварительно на подготовку — полтора месяца, потом — в путь. О Наташе не беспокойся, — добавила она, опережая вопрос Лизы. — Ей сообщат, что ты временно работаешь в Москве, у меня, в управлении по агитации и пропаганде в армии. Если захочешь, можешь написать ей письмо, но без обратного адреса. Адрес потом поставят, какой нужно, чтоб не светить твое положение. Перед отлетом в тыл напишешь несколько писем, с обязательным упоминанием моего имени. Графологи будут корректировать их в соответствии с ответами твоей сестры, если они придут, и отсылать ей вместо тебя. Так она будет думать, что ты в Москве, и волноваться не станет. К тому же для шпионов, которых у нас тоже немало, и поймать их не так-то просто, — не исключено, что они сидят и при штабах, это будет дезинформацией. Они будут считать, что ты работаешь у меня, мы обе находимся в Москве, а на самом деле — очень далеко.
Все поняла? — она посмотрела на Лизу. Та кивнула. — Тогда действуйте, Николай Петрович. Я сейчас в агитпроп, потом в «Известия» к Ефимову, а вечером — на совещание к Лаврентию. Это надолго. Так что жди меня не раньше полуночи, Николай Петрович, — она улыбнулась, направляясь к двери. — Доложишь, как устроилась Елизавета Григорьевна. Скоро увидимся, Лиза, — сказала на прощание Голицыной. И вышла.
Симаков и Лиза вскочили со своих мест, одернув гимнастерки. Дверь хлопнула. Мгновение царила тишина. Потом подполковник снова опустился на стул и, потирая покрасневшие от бессонных ночей глаза, сказал:
— Что ж, за дело, так за дело, Елизавета Григорьевна. Поехали, покажу, где жить будешь.
Спустившись во двор, они сели в подготовленную заранее машину. Быстро оглянувшись вокруг, Лиза вдруг вспомнила, как Катерина Алексеевна рассказывала, как в этом дворе по приказу Ежова расстреливали многих офицеров, служивших на Лубянке при Дзержинском, в том числе и самых близких соратников Феликса, как Алексея Петровского и нынешнего главу разведки, Кондратьева. Сердце сжалось, но Симаков отвлек ее от невеселых мыслей:
