— Я не подведу, ты знаешь, Катерина Алексеевна, — Симаков смахнул с глаз выступившую слезу. — Ты только там, того, побереги себя. Я тебя прошу.
— Уж как получится. До скорой встречи! — Белозерцева скрылась в салоне, Лиза последовала за ней.
— Вы там за ней присмотрите, — попросил ее Симаков. — За Катериной-то Алексеевной, да и себя под пули да риск ненужный не подставляйте зря, Елизавета Григорьевна.
— Постараюсь, — ответила Лиза.
Третьим за ними в самолет поднялся Антонов. В иллюминатор Лиза видела, как, придерживая фуражку, Симаков стоит внизу, задрав голову, смотрит на них, машет рукой. Губы его шевелились, — он что-то говорил, но они не слышали.
Летчики убрали лестницу, закрыли двери, самолет двинулся по летному полю. Симаков исчез во тьме. Потом машины одна за другой оторвались от земли. Все осталось позади — Москва, письмо Наташи, которое не разрешили взять с собой, все родное, близкое, знакомое. Впереди их ждал фронт, а за ним — глубокий тыл противника. И неизвестность. Как ни пыталась Лиза взбодрить себя, отвлекаясь на посторонние мысли, она давила на душу. Чего скрывать, конечно, Лиза боялась. И даже сама не понимала, чего. Какая-то совершенно непонятная тревога охватывала ее сердце.
Над фронтом немного поболтало. Немецкие зенитчики засекли их в воздухе и открыли огонь, но не попали. Все самолеты прошли на ними без повреждений. Слава богу, обошлось без «мессеров». Перед рассветом летчик предупредил, что идет на снижение. Выглянув в иллюминатор, Лиза увидела то, что и должна была: большую поляну, а на ней пять костров, расположенных в форме конверта.
— Приготовиться к выброске, — приказала Белозерцева и уточнила: — Антонов первым, ты за ним, я замыкаю.
Самолет снизился еще. Дверь открыли.
— Давай, пошел! — Антонов исчез в сереющей мгле первым. Потом наступил черед Лизы. Тренировки не прошли даром, она приземлилась удачно, метрах в двухстах от пылающего костра. Освободилась от парашюта, как учил Егор Васильевич, аккуратно сложив его, направилась через мелкий ельник к сигнальным огням. Справа и слева от поляны, заросшей густой, пожелтевшей по осени травой, высокой стеной поднимался лес, мрачный, молчаливый.
— Ну, как Елизавета Григорьевна? — послышался сзади голос Катерины Алексеевны. — Руки и ноги целы? Не ушиблась?
— Да, все в порядке. — радостно откликнулась Лиза. — А вы как?
— Тихо, не кричи, — Белозерцева строго одернула ее. — Не забывай, что ты уже не дома. Тут и у деревьев случаются уши. Говори шепотом.
— Вы как приземлились? Нормально? — Лиза послушно понизила голос.
— Да, вполне, — кивнула Катерина Алексеевна. — Слава богу, головой не стукнулась. Остальное вообще ерунда, значения не имеет.
— А вы давно научились с парашютом прыгать? — спрашивала Лиза. — Я бы никогда не подумала, что вы умеете.
— Я много чего умею, матушка, — усмехнулась Белозерцева. — Жизнь научила. Врагу не пожелаешь. И с парашютом мне прыгать приходилось. Во время Гражданской войны в Испании. Там вообще высаживаться надо было на маленькое плато в горах, только чуть промахнешься, и все — пропасть. Вот тогда и научилась.
— Катерина Алексеевна, разрешите доложить, — раздался совсем рядом шепот Антонова. — Вступил на земную твердь без единой царапинки. Сел на чистое место, просто как на блюдце плюхнулся. Только оно мягкое, из мха.
— Ох, везет же тебе всегда, Антонов, — пошутила Белозерцева. — Ты просто у Господа Бога любимчик, что ли. Даже мох тебе подложили, чтоб не ушибся.
— Товарищ Белозерцева, кто? — к ним подошел высокий сухощавый человек в черном пальто, перепоясанный ремнями. — Вы?
— Да, я, — ответила Катерина Алексеевна.
— Командир отряда Савельев, — представился тот. — Второй секретарь горкома партии. Очень рад встрече. Все в порядке?
— Да, Иван Кузьмич, вроде все обошлось, — Белозерцева пожала ему руку. — Как обстановка. Тихо?
— Пока тихо. Мои люди в секретах наблюдают. Если какая опасность появится, дадут знак.
— Это хорошо, — одобрила Катерина Алексеевна.
Они вышли на поляну. Пламя костров, горевших еще недавно ослепительно, почти угасло. Двое партизан подносили к ним сушняк. Но Савельев приказал больше не жечь.
— Хватит, хватит, гаси уже. Поосторожнее надо. Если кто заплутал, фонариком обойдемся. Немец нынче зоркий, пошлет ночной самолет-разведчик, засечет место высадки, так вместо работы толковой, будем бегать от него по лесам, как зайцы, петлять. Сколько времени потеряем, и эффект неожиданности пропадет.
— Это верно, Иван Кузьмич, — поддержала его Белозерцева, — вполне разумно. Ну, пока ждем, расскажите, Иван Кузьмич, как воюете? — спросила она Савельева с улыбкой.
— Да, как, Катерина Алексеевна, с огоньком, — тот усмехнулся. — Лагерь хорошо замаскировали в лесу, народ, по большей части, местный, но много из бывших красноармейцев, что от своих частей при отступлении отбились, к нам примкнули, толковые ребята. Обучили здешний люд, как ружье держать, как стрелять. С городом связь налажена у нас. Там Никольский Петр Михайлович заправляет. Отчаянный, я вам доложу, старик, — Савельев прицокнул языком. — Не смотри, что интеллигент, с виду божий одуванчик. Он повыносливей любого молодого будет, и бесстрашия удивительного.
— Да, Петр Михайлович, очень образованный и опытный человек, — согласилась Белозерцева. — Прежде чем привлечь его к нашему делу, я долго приглядывалась. Даже устроилась в университет преподавать французский язык, чтоб за ним поближе наблюдать. Достойнейший человек, настоящий русский интеллигент, сын профессора, внук профессора. Старорусскую письменность знает, как никто. Когда открылась ему, что служу в НКВД, думала, прогонит с проклятиями. Но понял, что я от него хотела. Теперь целую сеть помощников вокруг себя создал, оказывает поддержку партизанам. А что, Иван Кузьмич, я слышала, в Минске у вас аресты случились? Как Пауль? Ему ничего не угрожает? Вы знаете, как это важно.
— Зиберт пока в безопасности, — доложил Савельев. — Я слежу за этим, но Никольский сообщил, что в Минске объявился какой-то большой друг партизан. Фамилия его Кулиш.
— Что за друг такой? — Белозерцева нахмурилась.
— Как выяснил Петр Михайлович, этот товарищ посещает лагеря военнопленных, не без ведома немцев, конечно. Выдает себя за коммуниста, обещает помочь с побегом к партизанам. По тому же поводу он посещал наших соседей, отряд «За Родину!», даже, не скрою, вызвал там доверие к себе. Но я как-то не верю в его искренность. Не исключено, что гестаповский наймит. Сами посудите, Катерина Алексеевна, по всему Минску молока не сыщешь, а у Кулиша свежее — бидонами, всех соседей снабжает. Откуда оно у него? Пауль Зиберт, к слову, сам отправился к нему, чтоб проверить. Продал. Два литра парного молока продал. А у самого и коровы нет. Откуда у него корова, в городе живет?
— Вы Зиберта к этому делу не притягивайте, — покачала головой Белозерцева. — Пусть подальше держится от всяческих провокаторов. Чтоб у них никакого сомнения не закралось. Сами разбирайтесь. А тех трех подпольщиков, что у вас в Минске арестовали, этот Кулиш сдал?