Поскольку после мощной операции эсэсовских частей против партизан активность подпольщиков в Минске поуменьшилась, и значительных акций давно не проводилось, немцы успокоились. Они отмечали день рождения своего начальника. Из помещения возле товарной станции доносились пьяные выкрики, песни. Партизаны тоже приготовили гауптштурмфюреру подарочек.
— Товарищи, идем тихо, — скомандовал Антонов, который несмотря на довольно низкое официальное звание руководил операцией на месте, представляя Белозерцеву — Аникин, Павлов, вперед!
Два диверсанта бесшумно перерезали проволоку и поползли к ближайшим бочкам с бензином. Невдалеке показался немецкий солдат, — он совершал обход. Антонов притаился за ящиками с артиллерийскими снарядами, и когда немец приблизился, прыгнул на него с ножом в руке. Тот упал замертво, даже не вскрикнув. Диверсанты пробили отверстие в одной из бочек с бензином и подожгли ее.
— Уходим, уходим, — приказал Антонов, — но как мыши, быстро и бесшумно!
Зарево заволокло полнеба над Минском. Пожар был организован не спонтанно, а с большим знанием дела, не зря главные «поджигатели» прошли солидную подготовку на базе НКВД в Одинцово. Огонь вспыхнул сразу с нескольких сторон, причем в первую очередь загорелись наиболее горючие материалы: бензин, сено, ящики с патронами. Поднятые по тревоге, солдаты оцепили район вокзала и складов, никого не пропуская туда. Но разведчикам удалось ускользнуть.
— Ох, и рвануло же, Катерина Алексеевна, — рассказывал в отряде Антонов, — просто фейерверк! Все летело вверх с грохотом, искры так и сверкали, целые фонтаны пламени били до неба. Дыма — не продохнуть. Одно слово — последний день Помпеи, и только. Эпическая картина.
Вскоре люди Никольского из Минска подтвердили, так все и было. Снарядов и ящиков с патронами взорвалось очень много. Сгорел почти весь заготовленный фураж. Бензин разлился огненным потоком по улицам, от него загорелось еще несколько зданий близ складов. Гитлеровцам ничего не удалось спасти. В ту же ночь были произведены многочисленные аресты подозрительных лиц, но никто из активных деятелей подполья не пострадал — вовремя ушли.
Дождавшись, пока шквал репрессий поутихнет, «москвичи» разработали новый план. Подпольщики из Минска докладывали, что на запасных путях стоит эшелон с топливом, предназначенным для танков.
— Вот бы его запалить! — мечтательно протянул Медведев.
— Попробуем, теперь опыт у нас есть, — согласилась Катерина Алексеевна.
Антонов и его помощники снова отправились на задание. При этом взяли с собой несколько «учеников» из числа партизан. Эшелон был взорван.
Узнав об этом, гауляйтер Белоруссии Кубе пришел в ярость. Ситуация неожиданно накалилась, а он ожидал к себе высоких гостей из Берлина. Снова начались аресты. Гестапо зверствовало. Однако несмотря на это Белозерцева приказала Лизе готовиться к появлению в Минске.
Зиберт через Никольского дал сигнал — важные лица, перед которыми стремится отличиться Кубе, действительно скоро пожалуют. Надо было срочно готовить покушение. А для этого Зиберту, оставшемуся после гибели Веры Тоболевич в одиночестве, нужен был помощник — свежий человек, за которым гестапо еще не успело установить слежку.
Для того чтобы Лиза могла спокойно «въехать в обстановку», Белозерцева приказала временно прекратить диверсии. Обстановка в Минске, обострившаяся до предела, постепенно стала входить в привычное русло.
Лиза появилась под легендой дальней родственницы профессора Никольского, приехавшей к нему из Борисова. Громкую фамилию Голицына на время решено было отставить, она сразу привлекла бы слишком большое внимание, в отличие от Таллинна, теперь этого не требовалось. Обошлись фамилией поскромнее, подчеркивающей, однако, дворянские корни, — она стала Лизой Арсеньевой. «Пятиюродная внучка бабушки Лермонтова, — подшучивал над Лизой Антонов. — Так и говори, если придется».
Документы выписали не на фальшивых, а на настоящих немецких бланках: при операции с эшелоном Антонов похитил их из близлежащей полицейской управы, охваченной пожаром. Однако не исключалось, что известные своей скрупулезностью немцы перепишут номера пропавших бланков и передадут информацию на охранные посты. Потому рекомендовалось, по возможности, обходить дежурных и патрули стороной. «Авось не успели еще все скопировать, так прокатит, — предполагал Антонов. — Немцы, они не мы, они не торопливые. Пока кофе не попьют, работа у них не клеится».
— Я бы не рассуждала так беспечно, а уж тем более не стала бы настраивать сотрудника в подобном ключе, — одернула Сашку Белозерцева. — Противника опасно недооценивать. Наверняка, они уже имеют информацию обо всех пропавших бланках и будут настороже. Разведчик всегда рискует, надо рассчитывать на удачу и собственную сообразительность.
Лиза молчала. Рассуждения Антонова не понравились и ей. Она вдруг вспомнила эсэсовскую атаку на батарею Петровского под Курском. Кто бы сказал тогда, что немцы медлительные и неповоротливые? Все те, кто оставался на высоте, просто чудом остались живы, в том числе и она сама, Лиза.
Появление Лизы в Минске прямиком из леса посчитали опасным. «Вхождение Лизы в дело», как настаивала Белозерцева, должно было стать максимально легальным. Иначе она не могла бы контактировать с Зибертом-Кузнецовым, противное угрожало бы ему провалом. Потому документы подготовили с особой тщательностью. Партизаны доставили фрейлян Арсеньеву до небольшого населенного пункта Галузко, между Борисовым и Минском, там останавливался курсирующий между двумя городами автобус. Она провела ночь в доме на окраине села, где проживал сочувствующий партизанам староста, а рано утром, простившись с провожавшим ее Антоновым, отправилась в Минск.
Перед въездом в город автобус остановили на КП для проверки документов. Сердце Лизы сжалось, когда она протягивала выписанные Антоновым бумаги молоденькому немецкому лейтенанту. Однако внешне старалась вести себя спокойно, даже кокетничала. Был ли Антонов на самом деле асом подделок, как про него говорила Белозерцева, или подействовало женское обаяние Лизы, но первая проверка прошла без осложнений. Она въехала в Минск на полном законном основании. Выйдя на кольце, сразу направилась на почту — существовала договоренность, что там она встретится с человеком, который должен позаботиться об ее устройстве в Минске.
Этим человеком была младшая сестра погибшей Веры Тоболевич, Инга, тоже офицер госбезопасности, законспирированная в тылу противника. Инга выступала под именем Лиды Майер, фольксдойч, и работала секретарем-переводчицей на торфяном заводе. Когда Лиза вошла на почту, она сразу узнала Ингу — Белозерцева заранее показала ей фотографию женщины, с которой предстояло встретиться, чтобы Лиза не озиралась по сторонам, привлекая к себе ненужное внимание.
Лида Майер сидела за столиком, в самом центре зала, и писала что-то на почтовой открытке. На голове у нее была маленькая шляпка-таблетка из серого фетра с черной вуалью — именно по ней Лиза должна была узнать Ингу. Прекрасно помня, что от нее требуется, Лиза подошла к стойке, взяла бланк телеграммы и села напротив Инги, та даже не подняла глаз.
