— Нет, я из цветочного салона пани Литвинской, — ответила Лиза и, сняв верхнюю упаковку с букета, протянула его Никольскому. — Вы заказывали, господин профессор. Пани просила передать.
— Ах, цветы, цветы, я совсем запамятовал! Девочка, — попросил он Веру, — возьмите их, поставьте на кухне в воду. Это для Анны Ивановны, моей соседки, она работала в библиотеке, так очень мне с книгами помогла. Теперь у нее юбилей. Сейчас, сейчас я расплачусь, — он полез в карман жилета, — где-то у меня деньги. Вы присаживайтесь, деточка, — пригласил он Лизу. — Пани Литвинская всегда так любезна, на нее можно положиться, отменный вкус, и даже ехать к ней не нужно, время терять. Все сделает сама, без сучка и задоринки. Очень приятная женщина. К тому же красавица какая! Вот, нашел, — он вытащил несколько бумажек с нацистским орлом. — А вы, вы слышите? — крикнул он вслед Вере, которая вышла с букетом в прихожую. — Возьмите оплату где обычно, ну, в банке из-под мармелада на столе, и ступайте, вы больше не нужны мне. Я нынче скоро уйду, к Анне Ивановне, знаете ли, она меня ждет. Так вы завтра дотрете, а?
— Конечно, конечно, Петр Михайлович, — откликнулась Вера с кухни, — как скажете.
— Вот и отлично, — обрадовался профессор, — цветы поставьте! — напомнил ей, потом повернулся к Лизе: — Так сколько я должен? Пани прислала чек?
— Безусловно, — Лиза достала из сумочки портмоне с латинской буквой «L», вышитой золотом, фирменным знаком салона Литвинской и, раскрыв его, передала профессору хрустящую бумагу. Пока профессор изучал ее, аспирантка встала, подошла к двери и прикрыла ее.
— Что, Петр Михайлович, большие расходы? — спросила она у Никольского. — Может, помочь с финансами? Не хватает? — Лиза вздрогнула, услышав ее голос. Она обернулась. Так и есть, она не ошиблась. Перед ней стояла Катерина Алексеевна Белозерцева, собственной персоной, только очки, уродовавшие ее, сняла. — Давненько не виделись, Лиза, здравствуй, — она протянула Голицыной руку, потом привлекла к себе, обняла. — Так что, Петр Михайлович? — снова обратилась она к профессору. — Я вижу, ты от цифры дар речи потерял.
— Нет, нет, что вы, Катя, — успокоил ее Никольский. — Пани Литвинская мне скидку сделала, аж наполовину. Вот я и замер, глазам не верю. Все-таки порядочная женщина, умеет помнить добро.
— Что ж, спорить не буду, Петр Михайлович, — согласилась Белозерцева, усаживаясь в кресло напротив Лизы: — Пани Литвинская прекрасно знает, с кем и как отношения строить. Кто нужный человек, а кто так, не очень. Вот нашу Лизу как быстро к гауляйтеру продвинула, чтоб самой за Готтбергом пристально наблюдать и обо всем быть в курсе. Нам бы долго пришлось плести сеть, чтоб такого успеха достичь. А что, Лиза, — спросила она с улыбкой, — тот инженер Бахметьев тебя больше не беспокоит?
— Инга доложила вам? — догадалась Лиза.
— А как же, — кивнула Белозерцева, — и разобралась с ним.
— И что с ним стало? — спросила Лиза озабоченно, — он, правда, следил за мной?
— Следил, — подтвердила Катерина Алексеевна, — только совсем с другой целью, чтобы связь с партизанами наладить. Инга говорила тебе, что он — сын царского офицера, дворянин. Но мать его тяжело больна, уехать вслед за немцами на Запад он с ней не сможет, да и финансов нет. К тому же старушка, кстати, бывшая фрейлина императрицы Александры Федоровны, воспитанница Смольного института в Петербурге, хочет помереть на родной земле. Вот он и задумался, что ему делать, когда снова советская власть в Минск вернется. Ведь за то, что с немцами сотрудничал, его и на виселицу отправить могут. Что же с его матушкой сделается, кто ей глаза закроет, в землю сырую опустит? Все это важно для него. Ради старушки решил предложить свои услуги партизанам, может, зачтется. Ингу он побаивался, ведь она под легендой фольксдойч действует, не знал он, что она офицер госбезопасности, конечно, думал, у кого поважнее на побегушках. Но когда увидел, как она чертежи фотографирует, решил промолчать. Приглядеться. Он на почте не за тобой, за ней следил, потому и ходил туда часто. Хотел все выведать, кто у нее начальник. А когда вас вдвоем увидел, смекнул, что ты ее помощница. И фамилия у тебя вроде тоже русская, дворянская. Вот и выработал план — приударить за тобой для вида, а через тебя к партизанскому голове дорожку найти.
— И что же? — спросила Лиза.
— Нашел, — кивнула Белозерцева, — Инга перехватила его, когда он в очередной раз направлялся к салону Литвинской, как раз в тот день, когда ты с Зибертом встречалась. Нельзя было допустить, чтоб он вам свидание испортил. Инга все вытрясла из него. Теперь господин Бахметьев больше никого не ищет, а спокойно работает, вместе с Ингой. И не волнуется за свое будущёе. Из центра для него получены определенные гарантии.
С Кулишом отлично сработали, — похвалила Катерина Алексеевна, — комар носа не подточит. Молодцы. Вовремя убрали его. Да и ребята Савельева не подкачали, навели шороху.
Симаков сообщает мне из Москвы, — она наклонилась к Лизе и говорила почти шепотом, — от Наташи твоей письма приходят регулярно. Она при Рокоссовском по-прежнему, жива, не ранена. Твой фронтовой друг, Орлов, кажется, — вспомнила она, — выписался из госпиталя досрочно, неймется ему, вернулся в часть. Боевой товарищ, — Белозерцева покачала головой, — его на другой фронт отправить хотели, так он очень большой шум поднял, — только к Рокоссовскому, и точка. По пути на фронт заезжал в Москву. Хотел с тобой повидаться. Но Симаков встретился с ним, попросил, чтоб не будоражился до поры до времени, ждал. Заодно и дело его с припиской к Рокоссовскому помог решить по нашим каналам. Так что они теперь там с Наташей вместе. Воюют на фронте, а мы здесь, за линией фронта, — увидев, что Лиза разволновалась, она положила ей руку на колено. — Не беспокойся, думаю, с ними все будет хорошо. Я очень надеюсь на это. Я тоже скучаю по Алексею Александровичу и хотела бы быть с ним. Но наше место — здесь. И главная задача теперь — Розенберг и Кубе.
Зиберт выяснил, что по поводу прибытия Розенберга в Минске планируется парад и торжественный прием, с концертом и ужином, конечно. Мы планируем взорвать обоих, — она говорила едва слышно, почти прямо Лизе в ухо, — желательно на трибуне, во время парада, чтоб было как можно больше жертв. Но если не получится, то во время ужина. Тогда наша главная надежда, Лиза, на тебя. Кубе наверняка пригласит тебя, чтобы ты выступила перед берлинским гостем. Он не упустит случая похвастаться насыщенной культурной жизнью в Минске. Какие партизаны, герр рейхсляйтер, мы здесь на рояле играем, никто нас не беспокоит. Если так случится, ты должна будешь пронести в резиденцию Кубе мину, — Белозерцева сделала паузу, давая Лизе возможность осознать то, что она только что услышала. — Это очень важное задание, Лиза, — добавила она через мгновение, — возможно, самое важное в твоей жизни и одно из важнейших для меня. Мы должны справиться. Конечно, мы постараемся исполнить акт во время парада, тогда наверняка торжественный ужин и твое выступление не состоятся. Твоя задача будет заключаться в том, чтобы прикрыть Зиберта и дать ему возможность уйти от облавы. Если придется, прикрыть как Вера Тоболевич, понимаешь меня? — Лиза вздрогнула. — Это тоже война, Лиза, — продолжала Белозерцева, — жестокая война. Как на высоте под Обаянем, под Курском, где ты была с Алексеем Александровичем. Только там все наяву, а здесь — под ковром. Но смысл тот же — либо мы — их, либо они — нас. Убить Розенберга и Кубе или хотя бы одного из них — дело высочайшей значимости.
