— Это хорошо, — Руди кивнул. Они спустились с холма. — Пригнись, — он потянул Лизу за руку, заставляя нагнуться, — на всякий случай. Не первый год на войне, а ходишь, как у себя дома, в Петербурге, прогулочным шагом по главной улице.
— Орлов мне то же самое говорил, — вспомнила Лиза с улыбкой.
— Кто? — переспросил Крестен, из-за кустов оглядывая местность в бинокль.
— Мой начальник, — ответила Лиза, уточнять ей не хотелось. Она даже жалела, что проговорилась.
— Как будто тихо, — Крестен обернулся к Кранцу. — Пошли.
Они приблизились к крайнему дому Хайма, занятому прежде особистами. Здесь все оставалось так, как было предыдущей ночью. Абверовский автобус, в котором особисты привезли документы, перевернут. Опрокинули его еще люди Брошкина, легче было документы доставать. Немцы ставить на место не стали, воспользовались машиной Бородюка. Мертвый солдат из тех, что приехали вместе с Лизой, лежит, распластавшись на крыльце. Лиза наклонилась было, чтобы отодвинуть его, но Крестен остановил ее: — не трогать! — и перешагнув, вошел внутрь.
У искривленного дерева, накрывавшего кроной крышу дома, Лиза заметила тело Бородюка. «Да, не придется тебе вернуться к себе Брусничную, Иван Спиридонович, — подумала она с горечью. — Не дождется тебя, Марьюшка. А ведь совсем немного осталось. Чуть-чуть до победы».
— Руди, здесь подпол, мы в прошлый раз его обнаружили, — доложил Кранц. — Фрейлян можно туда, а сверху припереть чем-нибудь, чтоб выглядело правдиво, что она никак не могла выбраться и вызвать помощь.
— Да, ты, пожалуй, прав, — согласился Крестен, потом повернулся к Лизе, тихо стоявшей за его спиной: — Тебе придется потерпеть, мы свяжем тебя, заклеем рот и опустим вниз. Надеюсь, там нет мышей, — он усмехнулся, — но даже если и есть, то это не самое страшное, что могло бы с тобой случиться. Пауль, ты проверял, что в подвале? — спросил он Кранца.
— Насчет мышей — не знаю, — тот пожал плечами, — а так сухо, воды нет, стоят какие-то ящики, в них хозяева, должно быть, хранили припасы.
— Подойдет! — решил Крестен. — Начнем, — уже светает. Время дорого.
— Слушаюсь, герр штурмбанфюрер, — скинув рюкзак с плеч, Кранц раскрыл его, достал веревки.
— Я думаю, нам лучше попрощаться, — сказал Крестен Лизе, глядя ей в глаза. — Вероятность того, что мы свидимся, по правде говоря, равна нулю. Ни ты, ни я не можем быть уверены, что доживем до конца войны, и в этом смысле у меня гораздо меньше уверенности, чем у тебя. Возможно, положение сложится так, что мне останется только пустить себе пулю в лоб.
Лиза вздрогнула. Она вспомнила, как застрелился на допросе у Туманова штандартенфюрер фон Корндорф.
— Нет, только не это! — воскликнула она, схватив Руди за руку.
— Я говорю о подобном повороте как о крайнем случае, — уточнил он, скрывая улыбку. — Уж лучше застрелиться самому, чем молить о пощаде или ждать, когда тебя поставят к стенке. А всех нас, кто носил форму СС, ждет именно такой исход. Что бы нам ни обещали. Но мы еще поборемся. Если удастся, даже переживем тех, кто нас теперь хочет расстрелять. Но если мы увидимся, Лизи, это будет значит, что в твоей жизни случилась беда. А я не желаю тебе этого. Я желаю, чтоб ты вернулась домой и жила спокойно.
— Спокойно не получится, мне не дадут, — ответила она, ясно понимая, что так оно и будет. — Я запомнила: Альстерштрассе, 38, Гамбург. Если мы оба будем живы, однажды встретимся. У меня есть такое предчувствие.
— Твоя таллиннская подружка — случайно не Кассандра? — пошутил Кранц, разматывая веревки. — Может, она знает, когда умрет Сталин?
— Когда бы он ни умер, нам от этого легче не станет, — ответил Крестен. — Вот Рузвельт умер, а толку что? Хотя может статься, толк и будет.
— Не скажи, — возразил Пауль, — я думаю, американцы встретят нас теперь потеплее, чем прежде.
— Теперь главное, — продолжил Крестен. — Фрейлян, вы готовы? — спросил он Лизу, она кивнула. — Придется потерпеть, будет больно.
— Я потерплю, — с готовностью ответила она. Несколько мгновений они неотрывно смотрели друг на друга, потом Руди наклонился и поцеловал ее в лоб. — Давай, Пауль, — разрешил он, отходя.
Кранц ловко и крепко связал ее, закрыл кляпом рот, тем временем Крестен открыл люк, ведущий в подпол. Лестницы там не было, пришлось спускать Лизу на веревке. Она упала коленями на камень. Пауль сильно дернул вверх, так что ее приподняло, и Лиза упала вновь, но веревка, на которой ее спустили, отвязалась. Лиза лежала на боку, не могла пошевелиться. Руки и ноги, перехваченные веревками, быстро затекли.
— Желаю удачи, — сказал сверху Руди. — Не бойся, все будет хорошо. Я думаю, ждать придется недолго. Перед тем как покинуть лагерь, мы дадим вашим сигнал о спасении. Полагаю, они примчатся. Всего хорошего, фрейлян! — он наклонился над проемом.
Лиза видела его лицо, но ответить уже не смогла. Только сомкнула и вновь разомкнула веки, прощаясь.
— До свидания, фрейлян! — сказал вслед за Руди Кранц.
Люк опустился. Наступила кромешная тьма. Она слышала, как наверху что-то подвинули. Потом голоса Руди и его помощника стали удаляться, вскоре они и вовсе смолкли. Стихли шаги на крыльце. Она осталась одна, в полной темноте. Наверху — только мертвые. Лизу охватил ужас. Она дергалась в веревках, стараясь освободиться. Но Кранц связал ее крепко — ничего не получилось. Тишина и непроглядная тьма сводили с ума, она чувствовала себя так, словно ее похоронили заживо. Чтобы не думать о том, как ей страшно, она начала мысленно читать стихи Пушкина и Лермонтова, все, какие только знала, по много-много раз начиная сначала.
Рядом пищали мыши, они бегали по ней, одна даже ударила отвратительным мокрым хвостом по лицу. Лиза терпела, снова и снова повторяя: «Горит восток зарею новой…» Начало поэмы Пушкина «Полтава» она мысленно произнесла, наверное, в сотый раз, когда услышала звук работающего мотора на улице. Раздались поспешные шаги, много шагов. Кто-то прокричал по-русски прямо у нее над головой:
— Товарищ полковник, да они мертвые все!
«Пришли!» — Лиза готова была разрыдаться, если бы только могла. Теперь главное, чтобы они нашли ее. Она принялась стонать так громко, сколько хватало сил. Рвала легкие. Ее услышали. Когда подняли люк и в лицо ударил дневной свет, она едва не потеряла сознание. Солдаты разыскали лестницу, спустили ее вниз, сойдя в подвал, развязали пленницу и помогли ей подняться наверх. Полноватый старшина в выгоревшей на солнце гимнастерке, разжал ей рот и влил внутрь водки.
— Жива, капитан? — над ней склонился помощник генерала Лавренева полковник Синицын. — Тебе, видать, одной повезло. Ну-ка, Сошкин, сажай ее на стул, — приказал полковник. — Рассказывай, капитан, — Синицын уселся напротив. — Кто здесь был, как все это вышло.
Лиза говорила с трудом, язык едва слушался ее. Чтобы ее взбодрить, дали еще водки. Она рассказала все, как было. Как предупреждала Брошкина о своих подозрениях, как он не послушал ее, как ночью пришли эсэсовцы.
