Узнав об исчезновении вещдока, Растопченко предложил было обыскать дом, но вовремя смекнул, что вдвоем с Лехой им такую работу не осилить, уж очень много разного добра в усадьбе. Вдобавок, ключница наотрез отказалась пускать их в клети да подвалы. Даже по сундукам лазить не позволила.
Размышляя над случившимся, Витя по привычке пытался анализировать, куда ведут ниточки. По всему выходило, что прислуга не при чем. Вся дворня — Витя сам видел — во время молитвы стояла в крестовой комнате, службу никто не пропускал. Пожалуй, кроме Груши, которая находилась с княгиней в ее покоях, но Груша — свой человек, она — вне подозрений. Княгиня проснулась только после заутрени и собиралась к литургии, ее беспокоить не стали.
А вот испанцы? Молились у себя на галере, или что делали? Вот тут был вопрос. Ночные перебежки де Армеса от амбара к амбару Вите не понравились, а потом испанец и вовсе исчез из поля зрения. Впрочем, если Гарсиа оставался на галере, он мог и не знать, что творилось в доме ночью.
Около трех часов дня, в семь утра, по витиным понятиям, князья начали собираться к торжественной обедне в Кириллово-Белозерский монастырь. К парадному крыльцу слуги вывели вычищенных до блеска, празднично убранных коней, двух вороных для князей Белозерского и Ухтомского, и одного огненно-рыжего — для князя Григория Вадбольского. Обитые алым бархатом седла на них были богато расшиты золотом и жемчугами, луки седел позолочены, под седлами, одно под другое, были постланы расшитые белозерскими гербами чепраки, попоны и покровцы. Узды с серебряными ухватами да с серебряными оковами на мордах лошадей сплошь увешаны золочеными цепочками, ожерельями с золотыми и серебряными бляхами и колокольчиками.
В ожидании хозяев свита разгоняла скуку извечными развлечениями: молодцы гарцевали на лошадях, ударяя бичами из татарской жимолости по литаврам, прикрепленным к лукам их седел. От неожиданности лошади делали прыжки, и при этом колокольчики, прицепленные на их ногах, звенели. Забава эта очень веселила собравшихся вокруг дворовых девок.
Чуть позже подали экипаж для княгини. Это была просторная повозка на высоких осях, с лестницей. В дверцы были вставлены маленькие слюдяные оконца. Витя не мог удержаться от любопытства и заглянул внутрь повозки. Убрана она оказалась очень богато: обита пурпурным бархатом и закрыта по бокам шелковыми занавесками. Сверху карета была обита золотом, на дверцах выбиты гербы белозерского рода, колеса окованы серебром, а весь пол внутри выстелен соболями. В упряжи стояли две белоснежные лошади, украшенные бело-голубыми плюмажами с серебром и голубыми попонами из бархата с серебряной бахромой и кистями по углам. Узды были обвешаны лисьими и волчьими хвостами, а также множеством цепочек, колокольчиков и шариков в виде львиных головок. Вскоре подошел кучер и, помахивая арапником из заячьей кожи с костяным набалдашником, стал осматривать свое хозяйство.
Витя обратил внимание, что в основном лошади у свиты были узкобрюхие, с тяжелой головой и короткой шеей. Княжеские же кони отличались особой статью, присущей арабским и персидским скакунам, отлично выезженным гишпанцами, конюхами венского правителя.
Вместе с конюхами князь Белозерский привез из Вены еще более ценный подарок императора — двух уникальных белых скакунов и белую кобылицу, так называемых «липизанцев». Со скрытой нежностью рассказывал Федот, как он выхаживал эти иноземные диковины, часто болевшие поначалу в непривычном для них климате, и с особой гордостью похвастал, что не так давно появился первый жеребенок, и теперь на Руси скоро можно будет устраивать «липизанские балеты», чем неизменно поражал гостей германский император.
Из дома вышел приодевшийся по случаю в холщовую красную рубаху с вышитым воротником Сома, даже на ноги он натянул сплетенные из прутьев башмаки, с подвязанными ремнями кожаными подошвами, хотя обычно ходил босиком. Все развлечения тут же прекратились, свита собралась к крыльцу и склонилась в поклоне — на крыльце появился князь Алексей Петрович Белозерский, за ним следовали князья Ухтомский и Вадбольский.
Одеты они были нарядно. Князь Алексей Петрович — в червчатом кафтане до икр, из-под которого видны были раззолоченные сафьяновые сапоги, князь Никита — в ярко-зеленом с золотом, а молодой князь Григорий — в вишневой ферези. Рукава одежд достигали длиной до земли и собирались в складки, при концах крепились украшенные жемчугами запястья. Застегивались кафтаны завязками на правой стороне. Воротники на кафтанах были по обычаю малые и узкие. Из-под них виднелись разукрашенные жемчугами да каменьями обнизи зипунов. К воротникам крепилось отложное ожерелье, расшитое золотом.
Поверх ферези, рукава и воротник которой были окаймлены золотым позументом, у князя Вадбольского был накинут на плечи легкий летний плащ, опашень. Головы князей украшали высоченные горлатные шапки с золоченными пуговицами и дорогими каменьями в суконных прорехах.
Вскоре за князьями вышла княгиня Вассиана в сопровождении Груши и Стешки в праздничных сарафанах и кокошниках и, поклонившись князю, сидевшему верхом на скакуне, проследовала в экипаж. Вся ее одежда от летника до торжественной мантии была сшита из дивных кружев, сплетенных белозерскими искусницами, кораллового и нежно-оливкового цвета, с серебряной нитью. Волосы строго убраны под платок с вышитыми жемчугом концами, а сверху красовалась кика с разукрашенным драгоценными каменьями челом. По бокам, ниже ушей спадали жемчужные шнуры, а всю кику обрамляла богатая жемчужная поднизь.
Когда княгиня взобралась в повозку и уселась на расшитые золотом подушки червчатого бархата, а напротив нее уселись ее прислужницы, первые ратники с бело-голубыми флажками на пиках по знаку князя двинулись к воротам, за ними следовала вся процессия. Большинство слуг шли пешком, окружая карету княгини, поэтому процессия двигалась медленно — из усадьбы выехали часа за два до начала литургии.
Витя и Рыбкин плелись в самом хвосте, чувствуя себя разбитыми и усталыми — поспать не удалось, поесть с утра не дали, не принято тут завтракать. О чашке кофе и заикаться бесполезно. Теперь еще тащись пешком невесть куда по холмам, все ноги собьешь. Кроме того, у Вити из головы не шли события предыдущей ночи. Он все время думал о де Армесе. Не зря араб этот как в воду канул, ни слуху, ни духу о нем. Лег на дно, как говорится.
Интуитивно Витя чувствовал, что испанец причастен ко всему происходящему. Более того, он явно имел помощников в усадьбе, так как лично нигде замечен не был, и скорее всего опирался он не своих матросов — матросы чернокожие, их сразу заметно. Помогал испанцу кто-то из холопов. Де Армес, де Армес… Узнать бы о нем подробнее.
Вот когда пожалеешь, что нет базы данных под рукой — где взять «информацию к размышлению»? Растопченко отчаянно зачесал в затылке, пытаясь собрать воедино все сведения, которые он успел услышать о капитане галеры. Капитан де Армес, служил на испанском флоте, плавал на завоевание Америки с Кортесом… Вот и все.
В каком году Кортес завоевывал Америку, Витя, хоть убей, припомнить не мог, так как если и читал когда-то об этом в школе, то давно уже позабыл. Он даже толком не мог ответить себе, какую Америку завоевывал Кортес, Северную, Южную или Центральную. Привыкшему опираться на технические устройства подслушивания, подглядывания и службу наружного наблюдения, работать «вслепую» бывшему майору советской госбезопасности оказалось трудновато. Но и стоять в стороне он не мог — долг и самолюбие требовали вмешаться. Он же профессионал из двадцатого века! Неужели ему не по силам справиться со здешними хитрецами?
