— He бойся, Виктор, — услышал он за своей спиной голос Вассианы, — это всего лишь сны. Сны грешников.
Витя обернулся. Княгиня стояла у самой двери, но вид ее произвел на Витю не менее сильное впечатление, чем все увиденное прежде. На ней было узкое черное платье, облекавшее ее фигуру, как кожа змеи, с глубоким вырезом на груди. Материал, из которого было сшито платье, сверкал и переливался так же, как и чешуя пифона, продолжавшего свои вращения вокруг зеркала.
Вообще, вся она, ставшая даже как будто выше ростом, тонкая, стройная и гибкая, походила в этом наряде на змею. Волосы ее были собраны в высокую прическу, напоминавшую головные уборы египетских цариц и увенчанную осыпанным драгоценными камнями гребнем. Шею украшало плотно прилегающее ожерелье, похожее на ошейник, тоже сплошь сверкающее каменьями, такие же браслеты сияли на запястье каждой руки. Тонкую талию подчеркивал широкий пояс, в украшении которого, в отличие от всего прочего, сияли только рубины, он преломлял ее фигуру, как язык яркого пламени. В ушах висели тонкие усыпанные алмазными искрами нити. Бледное лицо имело возвышенное выражение от того, что было спокойно и исполнено достоинства.
Единственное, что сразу приметил Витя, так это странно изменившийся цвет ее глаз. Из темно-синих они стали цвета морской волны и как бы поблескивали золотыми огоньками изнутри. И как показалось Вите, приобрели больше живости. От нее шел тонкий аромат гиацинта, смешанный с горьковатым запахом цветов дикой сливы.
— Рука и ключ, — продолжала Вассиана, сделав шаг вперед. Сзади на платье обнаружился высокий разрез, так что можно было видеть ее красивые стройные ноги и туфли на высоком тонком каблуке. Витя чуть не упал от удивления — уж очень они напоминали те, которые носили модницы его времени.
— Рука и ключ, по верованиям мусульман, открывают дорогу в рай. И каждый палец на нашей руке соответствует одному из столпов веры. Пока человек живет — он желает, надеется и верит, что достигнет желаемого. Но каждый сам выбирает путь к заветной цели. И чем сильнее страсть ее достигнуть, чем нетерпеливее он — тем дальше он, на самом деле, от заветного. Только понимает это, когда жизнь уже подошла к концу. Когда ничего невозможно изменить или вернуть назад. Он отдает себя на поруки дьяволу. Все сны и надежды его остаются в копилке Люцифера, и тот играется ими, когда заскучает…
Я говорю с тобой об этом, потому что, наблюдая за тобой, показалось мне, что в царстве своем был ты учен, поученей многих здешних, а значит, ум твой свободен от мрачных и пустых суеверий.
Не знаю, бывал ли ты когда-нибудь в Испании, но наверняка слышал о мавританском чуде света — замке арабов Альгамбре. Говорят, что задолго до построения Альгамбры на землях тех жил мавританский царь. Был он беден и имел много врагов. Но Господь, дабы утешить его, послал ему в подруги прелестную хрупкую женщину, которая преданно любила его, и царь не чаял в ней души.
Но мало кто бывает сыт любовью. Однажды явился к царю чародей и предложил ему помощь: он победит всех его врагов и откроет царю тайны сокровищ, спрятанных в его земле. Взамен же не попросит ничего, одну лишь лошадку, пусть самую маленькую, первую, которая войдет в тот день в царский сад, и ношу на ней.
«Подумаешь, ценность — лошадка с каким-нибудь мешком овса», — усмехнулся царь и согласился на условия чародея.
Но когда маленькая серая лошадка вошла в царский сад, он увидел, что на ней сидит его любимая подруга. Тогда царь отказался отдать ее. Но дьявол всегда прихватит то, за что уцепился, он не отступит, коли уж пришел. Чародей засмеялся, взмахнул рукой — рухнули стены и ворота, ключ и рука соединились, разверзлась пропасть, чародей и красавица исчезли в ней, и земля сомкнулась над ними. Старый царь вскоре умер от горя и нищеты, ибо чародей обманул его. А вот сны его сохранились в копилке, взгляни…
Вассиана указала рукой на мелькающие по стене картины.
Вот он, больной и нищий оборванец, прислушивается к земле, и в глубинах ее, откуда обещал чародей достать гору сокровищ, ему слышится журчание родников, женский смех и пение ветра в померанцевых рощах, словно в самом центре земли цветет сад.
А вот еще один гордец и грешник. Царь Соломон выходит на охоту. Охота начинается на бескрайних просторах Атлантики, вихри проносятся от баскских долин до черно-белых склонов Каталонии; царь Соломон мчится по просторам Вечности… За кем он охотится? Всего лишь за косулей. Некогда, возгордившись, он покинул храм во время богослужения и пустился в вдогонку за косулей, и вот теперь обречен носиться по пиренейским и аппенинским небесам в погоне за призраком. Что слышишь ты? Вой ветра? Рыдания водопада? Стенания елей? Нет, это царь в погоне за своей мечтой. Взгляни, руки его дрожат от вожделения, пена накипает на губах. Он безумен. Трепещет от страсти и гнева. Ржание его коней отзывается в стонах деревьев, их железные подковы гремят в облаках. Ну, как тебе нравится? Хорош?
А вот навстречу ему мчится священник и ученый Эстебан де Гарибе. Он никогда не был правителем, не знал власти. Он был ревностный служитель науки. Он мечтал открыть все тайны на земле, он работал день и ночь, и свет свечей в его доме никогда не гас над долиной басков. Пастухи, торговцы шафраном и пухом, все окрестные жители знали, Гарибе нет дела до каждодневной обыденности, он ищет великую тайну. Но он никак ее не находил. А отступить и смириться не хотел. Отчаявшись, он призвал Дьявола. Тот явился и все пообещал. Но тоже обманул. Все открытия Гарибе обернулись злой насмешкой. И вот, подхваченный ураганом, он носится по облачным дорогам, не ведая путей, и все никак не может найти свою тайну. И он дрожит от вожделения, и у него пена накипает на губах. Но как Соломон никогда не поймает свою косулю, так и Гарибе никогда не откроет своей тайны.
То, что ты видел, свен, всего лишь несколько примеров. У Люцифера полным-полна коробочка таких историй, не хватит Вечности, чтоб все рассказать. Вот видишь, слоняется поникший юноша. Это писатель. Он был талантлив, очень талантлив. Он писал гениальную книгу, которая должна была изменить жизнь человечества, как новое Евангелие. Но Господь испытывал его нищетой и лишениями, прежде чем преподнести всемирную славу, может быть, как часто бывает, посмертно. А он был молод, он хотел красивой жизни, любви прекрасных женщин, почета и наслаждений. Тогда дьявол посоветовал ему, как добиться всего этого. Книгу свою он бросил, стал писать дешевые стишки придворным дамам и какие-то незатейливые статейки в стиле Макиавелли, а потом… дар его, продаваемый, как на рынке, поштучно и на вес, иссяк, он больше ничем не подпитывался, и молодой человек стал никому не нужен. Придворный свет выбросил его как ненужную игрушку. Отчаявшись, он попытался вернуться к творчеству, но сердце его опустело, ум развратился, душу унес дьявол. Деньги быстро таяли, от безысходности он совершил то, к чему и шел все это время, допуская грешки, один побольше другого, — к смертному греху. Он наложил на себя руки. Вот и мается теперь. А мог бы затмить Данте и Ронсара.
— Но я позвала тебя не для того, чтобы рассказывать грустные истории, как бы поучительны они ни были, — картины перестали мелькать по стенам, струящийся из зеркала свет снова стал ровным, спокойным и прозрачно-голубым. Пифон перестал вращаться и затих, опять уткнув голову в хвост…
