Из-под узкого воротника кафтана высовывалась обшитая жемчугом обнизь тафтяного зипуна. Запястья кафтана и отдельно пристегивавшееся к нему по воротнику ожерелье были так же богато украшенным жемчугом и серебром.
Костюм дополняли серые порты из добротного сукна и алые сафьяновые сапоги. На кафтан набрасывался легкий летний плащ, опашень. На голову Вите водрузили четырехугольную суконную шапку с узким бобровым околышем и с продольными разрезами до половины спереди и сзади. Разрезы эти окаймлялись жемчужными нитями и застегивались пуговками.
Ехал чекист на каурой астраханской лошадке смиренного нрава, чтобы, не дай Бог, не скинула неопытного седока. По дороге от Москвы до Александровской Слободы, шедшей через Троицкую Лавру, Растопченко двигался неторопливо, почти шагом. Во-первых, потому что просто боялся при любом резком движении вылететь из седла. А во-вторых, он должен был все время держаться в поле зрения капитана де Армеса, который шел пешком в некотором отдалении от Вити, сменив свой элегантный кастильский костюм на грязно-коричневую рясу монаха-паломника и надвинув чуть ли не до носа темно-серую шапку камилавку, пряча от любопытных глаз длинные жесткие волосы, черные как вороново крыло с серебристым отливом, нерусскую смуглость лица и иссиня-черные глаза с пылающими горделивыми искрами, похожие на глаза дикого ястреба, не ведающего о смирении.
Московский тракт с раннего утра жил бурной жизнью главной правительственной магистрали. По нему беспрестанно скакали гонцы из Москвы к царю и обратно, ездили люди разных сословий, верхом и на повозках. Богомольцы пешком двигались в Лавру к причастию и на молитву. Купцы с длинными обозами тащились в Москву и из нее, целые оркестры скоморохов с гуслями, дудками и балалайками, приплясывая и припевая на ходу шли в столицу, или наоборот — в окрестные деревни веселить народ. Тут же плелись группками нищие и попрошайки.
Витя полностью сосредоточился на своей задаче и старался не отвлекаться по сторонам, как бы там ни шумели и ни ругались. Главное пока — не потерять из вида испанца, играющего сейчас роль руководителя операции.
Наконец впереди показались великое множество больших и маленьких башенок княжеского дома. Это был новый огромный дворец, выстроенный в подражание царскому. Все окна и столбы в нем были богато украшены узорами и изразцами, стены и крыши покрыты золотыми и серебряными чешуйками, так что на солнце здание сияло, как веер из исполинских перьев диковинных птиц.
Поравнявшись с дворцом Вяземского, ворота которого еще были наглухо закрыты, Витя украдкой взглянул на Гарсиа — где, мол, остановимся? Ему не терпелось поскорее слезть с лошади. Напротив дворца шелестела листвой березовая роща, густо поросшая кустарником. Испанец указал Вите глазами на нее. Растопченко послушно свернул в рощу и с облегчением спрыгнул на землю.
Гарсиа все еще не было. Витя поерзал в кустах, убедившись, что с этого места весь парадный подъезд к дворцу, а также все ближние подступы к нему справа и слева просматриваются великолепно. Видать, испанец заранее провел здесь рекогносцировку.
Растопченко достал из сумки, привязанной к седлу, ломоть ржаного хлеба и кусок вяленой белозерской рыбы и принялся жевать. Испанец не появлялся. Но Витя, как и договорились, спокойно сидел на месте.
К обеду со стороны Слободы к воротам подскакала кавалькада всадников. Возглавлял эту компанию статный молодой человек лет тридцати с яркими черными глазами, из-под высокой знатной шапки дорогого меха вились темные локоны. Он гордо восседал на вороном скакуне. При его приближении ворота дворца предупредительно распахнулись, и слуги низко склонились, впуская господина и его спутников во внутренний двор.
Витя, конечно, никогда не видал князя Вяземского в лицо, но по всему понял, что приехал хозяин. «Значит, скоро начнется», — решил он. И точно. С прибытием князя предпраздничная суета выплеснулась из дома на двор. Холопы принялись застилать коврами ступени парадного крыльца и дорожку от ворот к дому, носить из поварни кушанья. Витя чуть не подавился своей рыбой, увидев, как протащили в дом целого лебедя на золотом блюде, в натуральную величину, да еще с раскрытыми крыльями.
Сами дворовые, до того мелькавшие то там, то здесь, в холщовых рубахах да портах, часто босиком, приоделись в праздничное. А те, кому предписано было подавать за столом, и вовсе разоделись не хуже самого князя, во все парчовое и бархатное с золотым шитьем. Даже через дорогу до Вити донесся аппетитный запах пряностей, возбуждающий аппетит.
Вскоре стали подъезжать первые гости. Некоторые приезжали верхом, некоторые — в богато убранных экипажах. Особенно Витю поразило то, что, оказывается, летом можно ездить на санях. И это, судя по всему, считается особым шиком, так как позволяют себе подобное только важные особы, преимущественно духовного сана. Витя с искренним изумлением наблюдал, как прибывший в гости к князю Вяземскому церковник, не менее чем архиерей, дородный и тучный, одетый в праздничную рясу пурпурного цвета, вылазит, опираясь на спины служек, из саней, которые едва дотащили до княжеских ворот запряженные цугом четыре лошади. Про них трудно было сказать, какой они масти, так как с ног до головы рысаки были покрыты попонами, накидками, мехами, увешаны бубенцами и колокольчиками.
Князь Вяземский, уже переодевшийся в роскошное бархатное платье голубого цвета, расшитое драгоценными камнями, спустился с крыльца, чтобы встретить священнослужителя.
Видно, гость был и в самом деле знатный, так как многие, Витя обратил внимание, не позволяли своим лошадям ступить на турецкие ковры, покрывавшие княжеский двор, а оставляли экипажи у ворот и шли к крыльцу пешком, порой даже сняв шапку. Князь очень редко выходил на крыльцо, чтобы приветствовать гостя, в основном их принимали и провожали в комнаты люди званием попроще.
Засмотревшись, как князь Вяземский раскланивается с архиереем, выспрашивая об успехах спасения души, Витя не заметил, как за его спиной появился де Армес.
— Андома едет, — спокойно сообщил он вздрогнувшему от неожиданности Вите. — Федор Басманов с ним, младший Скуратов и еще какие-то орлы. Так что дожевывай свое, и пойдем, пора.
— А что пора? — не понял Витя.
— Дело делать пора, — немногословно объяснил де Армес.
По указанию испанца, Витя, сам не понимая зачем, снова взгромоздился в седло, и де Армес повел лошадку под уздцы поближе к шляху.
— Вон едет, — капитан указал Вите на группу всадников, довольно быстро приближавшихся к дворцу со стороны царской слободы. В скакавшем впереди всех всаднике на сером в яблоках коне Витя и сам, без помощи испанца, быстро признал князя Андомского. На нем был ярко-зеленый кафтан, на котором, видать за версту, горели, как звезды, какие-то редкостные желтые камни с оранжевыми и фиолетовыми искрами.
— Ну, Андома, не удержался все-таки, чтоб не похвастать перед своими, — усмехнулся де Армес. — Вон куда он топазы наши нацепил. Что же, сам в ловушку лезет, никто не тянет, — зловеще добавил он. — Камень хозяина почувствует — считай, что кончился Андомский принц.
