— Не знаю, — с сомнением покачал головой Никита. — Не знаю, что ответит мне княгиня Вассиана, герцогиня де Борджиа, отец мой. В ее ли власти не только прикоснуться к Кресту тому, но даже и узнать о нем — не ведомо мне. Но волю твою передам ей и ответ спрошу, обещаю.
Князь Ухтомский встал. Отец Геласий обнял его и перекрестил:
— С Богом, Никитушка. Не ради спасения своего, ради земли русской кладем мы усилия свои. Пусть убираются они с добром своим от нас подальше, а мы заживем, как раньше жили.
— Спасибо, отец, — Никита низко поклонился священнику и вышел из кельи.
На челе его пролегла глубокая, печальная борозда.
* * *
Тем временем в ризнице Белозерского монастыря герцогиня де Борджиа напряженно мерила шагами небольшое пространство комнаты, ожидая возвращения Никиты.
Капитан де Армес напомнил ей:
— Ваше сиятельство, вам необходимо устранить опасность со стороны Ридфора, который еще может доставить немало бед вам и принести горе обители Кирилловой. Перед вами — Ларец Луны, моя госпожа, и у вас теперь снова есть гелиотроп. Это означает, что вы можете соединиться с Маршалом и рассказать ему о предательстве Ридфора.
— Гелиотроп? — встрепенулась погруженная в свои мысли герцогиня. — Ты снял его с принца Никиты? Зачем?
— Затем, что камень Командора должен всегда быть с ним, госпожа, — ответил ей испанец.
— Тебе не надо было этого делать, — возразила Джованна, — но ты прав. Мне необходимо поговорить с Маршалом. Другого оружия, чтобы обезвредить Ридфора, у меня нет. Неизвестно, сколько еще шахидов он приберег в запасе. Отойдите подальше, — приказала она Вите и появившемуся вскоре после ухода Никиты Рыбкину, — и чтоб ни звука. Поняли меня?
— Ага, — Витя кивнул. За себя-то он был уверен, а вот Леха… Придется попридержать товарища. И он крепко взял бывшего сержанта за руку.
— Вы чего, товарищ майор? — недовольно затрепетал тот.
— Сам увидишь, не дергайся, — огрызнулся Витя.
Герцогиня де Борджиа подошла к ларцу, открыла его витиеватую золоченую крышку. На оборотной стороне крышке сияло круглое голубое зеркало, которое, как обратил внимание Витя, ничего не отображало. А в самом центре его, как бы на глубине, клубилась какая-то серебристо-лазоревая туманность.
Джованна осторожно взяла из ларца несколько больших драгоценных камней, величиной если не с кулак, то с половину его наверняка: два пурпурных рубина, два темно-голубых сапфира, два ярко-зеленых изумруда и два серебристо-фиолетовых аметиста. Затем она выложила их вокруг зеркала: рубины — наверх, аметисты — вниз, изумруды и сапфиры — по бокам. Совершив это действо, герцогиня отошла на несколько шагов назад. Она достала из-под плаща висевший у нее на шее медальон Командора, положила его себе на ладонь и прошептала какие-то слова.
Темно-зеленая яшма с красными крапинами внутри вдруг вспыхнула ослепительным голубым светом. Покружив под сводами ризницы, лучи, расходящиеся от гелиотропа, сфокусировались на зеркале, и от их света тут же вспыхнули все остальные каменья. Целый сноп голубого сияния брызнул фонтаном под потолок комнаты. Затем он обратился в золотисто-розовый, потом в темно-синий и бордовый, и наконец, стал ровно-желтым.
Придерживая Лехину руку, Витя почувствовал, как тот резко дернулся. Он скосил глаза на товарища — Рыбкин стоял абсолютно не помня себя в изумлении от увиденного, с по-детски широко раскрытым ртом.
А в диковинном зеркальном телевизоре уже появилось изображение: возник широкий сводчатый зал, полностью отделанный по стенам, полу и потолку тускло поблескивающим черным камнем с красноватыми прожилками. Посреди зала возвышалось могучее кресло с высокой узорной спинкой, выбитое из единого куска светло-зеленого нефрита. Оно стояло на возвышении, как трон, и к нему вели три нефритовые ступени. Мраморные плиты под ним были выстланы зелеными гобеленами со множеством вышитых фигур, изображающих охоту, и золоченой кожей с черными бархатными тюльпанами на ней. За сводчатыми окнами зала, в которых не было ни стекол, ни ставень, виднелась бескрайняя лазурная гладь моря. На нефритовом троне восседал рыцарь, голову которого украшала красная кардинальская шляпа, а плечи окутывала белоснежная мантия, на которой виднелся алый крест. У ног рыцаря, возлежа на зеленых гобеленах, дремала черная пантера.
Увидев рыцаря, Гарсиа поспешно отошел от Джованны и встал рядом с Витей, склонившись в поклоне. Сама герцогиня пала на одно колено и тоже низко склонила голову. Растерявшись, Витя не знал, что делать ему, и тоже на всякий случай кивнул головой: здрасьте, мол. Но рыцарь, слава Богу, не видел их с Лехой.
— Я слушаю вас, мой Командор, — раздался под сводами ризницы властный голос средневекового воина.
Витя оторопел: «Он еще и говорит! Мама миа!»
— Мой Маршал, — не поднимая головы, промолвила Джованна, — я нахожусь сейчас в ризнице аббатства Белоозеро, и передо мной стоит Ларец Луны. Сегодня я заберу его отсюда. Я выполнила Laissage, мой Маршал. Но я хочу предупредить вас, мой Маршал, что Командор Пустыни, посланный вами оказать мне поддержку, неверен вам. Мне стало известно, что он готовится отдать Ларец царю шахидов-ассасинов. Я не позволю ему этого, мой Маршал. Но вы должны знать о его предательстве.
Загорелое до черноты лицо рыцаря помрачнело. Стиснув рукой в кольчужной перчатке золоченую рукоятку меча, он грозно произнес:
— Не беспокойтесь, сестра Джованна, де Ридфор ответит за свое предательство. Я полагаю, я скоро увижу вас в Лазурном замке…
— Сир, — Джованна подняла голову и впервые позволила себе взглянуть на Маршала, — я хотела просить вашего разрешения остаться на Белом Озере. Ларец привезет вам царевна Атенаис. Ридфор похитил ее перед своим отъездом и хотел убить за ее верность вам, но мне удалось спасти вашу воспитанницу. Возможно, Ларец доставит кто-либо другой, кого вы пошлете за ним.
— Я уже послал вас, Командор, — ответил Маршал, и в голосе его прозвучало плохо скрытое недовольство. — И мне, признаться, удивительно слышать от вас подобные речи. Позвольте же спросить вас, Командор, от чего возникло у вас желание остаться?
Джованна промолчала и снова опустила глаза.
— Я могу догадаться.
Маршал Храма Гильом де Аре встал со своего трона и, спустившись по ступеням, стал приближаться.
Хищно оглядываясь по сторонам зелено-желтыми глазами и скаля белоснежные клыки, пантера, пригибаясь спиной к полу, почти ползла у его ног. Подойдя настолько близко, что в зеркале оставалось видным только его невозмутимо-горделивое лицо с яркими синими глазами, Маршал Аквитан сказал Джованне:
— Вы забываете, сестра Джованна, что мне очень легко узнать тайные побуждения вашего сердца. Я знаю, что поэтические чувства всерьез захлестнули вас. Но призываю вас, мой Командор, вспомнить о другом. Вспомнить, сколько душ человеческих погубили вы сами еще до того, как стали одной из нас. Разве вы любили короля Франции, когда добивались его взаимности? Нет, нисколько. Его руками вы хотели управлять Францией и решать судьбы других стран. Вы — верная дочь своего отца и деда. После их смерти вы высоко подняли, сестра Джованна, их знамя с круторогим быком, изображенным на нем. Вспомните, например, доверчивую графиню Диану де Пуатье, вашу наивную соперницу в борьбе за сердце короля! Невинное создание, она не ведала, с кем вступала в соперничество. В одну ночь вы высосали всю ее душу и выбросили ее несчастное тело на растерзание бесов. Теперь — я понимаю, сестра Джованна, — вам самой очень хочется, чтоб вас любили. Но за тридцать с лишним лет своей жизни на земле, вспомните, разве вы желали чего-либо иного, кроме власти и золота? Вы получили то, что хотели. И если бы вы жаждали любви, наши пути бы не пересеклись. Тамплиерских Командоров не интересуют почтенные матери семейства. Нас объединила общая ненависть к французскому престолу и желание властвовать над миром. Так кто сказал вам, сестра Джованна, что грех можно отбелить?
