– У нашего знакомого здесь, недалеко, есть хорошая телега с мулом, – отсчитав двадцать пять монет, пояснила вдова. – Йозеф, мой старший сын, пойдет с вами, покажет.
Первым делом хитрый дьяк купил Йозефу леденец из жженой патоки – здесь же, на рынке, как только отошли от дома.
– И брату! – облизав леденец языком, тут же попросил мальчишка.
Федор спрятал улыбку:
– Конечно, купим. Только на обратном пути, а то растает. Согласен?
– Здорово!
– Ну, веди, показывай дорогу. С чего матушка твоя плачет? Небось вы с братом и довели?
Йозеф, похоже, обиделся:
– Не, не мы, что вы! Просто мама одного знакомого встретила… из прошлой жизни – так она сказала.
– Это что ж за знакомый такой?
– Такой, что сохрани Святая Дева!
Паренек быстро перекрестился на видневшийся впереди высокий шпиль собора Святого Петра и, чуть помолчав, пояснил:
– Мать целый день плакала, как его увидала… Потом хотела одного человека позвать, нашего друга, но тот почему-то не мог… вот обещал заглянуть сегодня.
– Сегодня? – озабоченно переспросил дьяк. – А ну-ка, поторопимся, друг мой!
Перетаскав кирпичи на первый этаж, «герр Гульд» малость перевел дух и тут же принялся изображать самую кипучую деятельность – отодвинув тяжелый комод, размечал стенку мелом…
Якоба Штермеера Федор узнал сразу и, как тот вошел, поспешно раскланялся, старательно пряча глаза. Впрочем, гость на его поклон даже не ответил – сразу же бросился к спустившейся навстречу вдове, взял за руку…
– Вы все еще плачете, милая Агнесс? Но я же вам сказал…
Вдовушка обиженно надула губки:
– Ничего вы мне толком не объяснили! Так все, второпях.
– Ну, так сейчас поясню. За тем и явился.
– Что ж тогда мы стоим? Проходите наверх… Дети! Эй, Йозеф, Ганс! Подите-ка, погуляйте. Что? Какой еще пфенниг?
– Ничего, ничего, – поднимаясь по лестнице, успокоил конторщик. – Я дам. Это кто у вас… – запнувшись о ступеньку, он неожиданно оглянулся на Федора.
– Каменщик, – улыбнулась вдова.
– Ах, наняли все-таки… И дорого запросил? Хо! Всего полста монет! Одна-ако… Он, видимо, из Риги… Будьте осторожны, милая, как бы городской сенат не…
Голоса стихли… послышался топот, потом с лестницы кувырком скатились Ганс с Йозефом и с радостными воплями исчезли за дверью.
Покусав губу, Федор попытался со всей осторожностью подняться по лестнице. Увы, не удалось – ступеньки скрипели так, словно по ним повели слона! А там, наверху, вне всяких сомнений, разворачивалась весьма интересная беседа, дьяк это чувствовал так же, как великий князь Георгий чувствовал опасность.
Говорили-то наверху громко, да вот беда, здесь, внизу, было не разобрать ни звука, один сплошной гул. Молодой человек уж и ухо к стене прикладывал, и выходил на улицу – может, удастся подслушать под окном. Тщетно! Напрасные хлопоты.
Федор непроизвольно выругался, и тут вдруг взгляд его упал на дымоход. Взобравшись на плоскую печку, дьяк прислушался… Нет, не разобрать ни черта! Если только… если только пробить дыру!
Недолго думая, герр Гульд схватил стоявшую в углу кирку, размахнулся… О боже, какой грохот!
– А ваш каменщик, я смотрю, вовсе не лентяй! Работает, да еще как.
А вот теперь, наконец-то, стало очень хорошо слышно! Прижавшись к дымоходу, Федор напряженно прислушался.
– Милая Агнесса, как мне вас убедить, что я не вожу с Михаэлем никакой дружбы? Он просто приходил по делам…
– Я сначала заметила перстень… тот самый, с синим сапфиром… А уж потом проследила…
– Говорю же – приходил по делам… как и многие другие. И с чего вы взяли, что…
– Я видела его с той скуластой девкой! Два года назад, когда та… Ну, вы знаете…
В голосе молодой вдовы явственно чувствовалась обида.
– И что с того? – глухо возразил гость. – Мало кого с кем видели вместе.
– У них явно были какие-то общие дела. – Агнесса упрямо настаивала на своем. – А может быть, они даже любовники. И что с того, что та драная коза некрасивая и тощая?
– Пусть! – неожиданно разозлился конторщик. – Пусть у них были дела, пусть они даже любовники – нам-то с тобой какое дело?
– Этот Михаэль – страшный человек, и он сейчас – рядом с тобой, рядом с нами… рядом с моими детьми! А с ним – та девка. Я боюсь. Якоб!
Послышались приглушенные рыдания… потом звук поцелуев… успокаивающий шепот… слова…
– Нет, милая, заверяю тебя, Михаэля давно уже нет в Любеке! Он уехал. Уплыл в Ригу, и много дальше – в Русию и Орду! Он никогда не появится здесь больше, клянусь! Не веришь? Так я прихватил с собой вексель – смотри. Это его подпись – Михаэль Горский, а вот печать – отпечаток его перстня, а это – сумма…
– Сто тысяч флоринов?! – вскрикнула Агнесса. – Сто тысяч?
– Сто тысяч, – усмехнулся Якоб Штермеер. – И ты видишь банк…
– Вижу… Москва и… Сарай. Где это?
– В Орде… В Татарии. Вексель гарантирован самим великим князем или… Впрочем, это тебе вовсе не обязательно знать. Ну что, теперь поверила, милая?
– Теперь – да… Ты меня прости, Якоб…
Снова рыдания. Утешения. Лобзанья…
– Ничего, ничего, милая, я тоже такой же недоверчивый. В наше время верить словам нельзя! Иное дело – бумаги. Да и то не всякие, а ценные – векселя!
– Векселя… – шепотом повторил Федор. – Михаэль, перстень с синим сапфиром, банки в Москве и Орде. И еще – какая-то разбойная девка, клейменная местным палачом.
Девка…
Девки-то он как раз и не видал… Но кто-то ведь огрел его камнем на башне храма Святого Якоба! Может, она и… А может, и не она. Знать бы… Впрочем, он и так здесь немало узнал! Теперь – скорее на родину, перехватить «шильников»… или просто за ними проследить. Но – отыскать, в любом случае!
Старший дьяк больше в дом вдовы не возвращался, так и не заделав пробитую в дымоходе дыру. Уже на следующее утро он стоял на палубе корабля – крепкого двухмачтового когга, – на всех парусах идущего в Ревель. От Ревеля – рукой подать и до Нарвы, а Нарва – это, считай, дома. Добраться бы поскорей, доложить бы!
Отправляясь в далекий поход, князь Егор позаботился и о связи, дополнив обычные ямские станции, распространившиеся еще после знаменитого похода Батыя, еще и скороходами и почтовыми голубями, так чтоб сведения из конца в конец огромной страны передавались как можно быстрее.
Под золотым с черным двуглавым орлом императорским стягом плыли по Волге-реке грозные струги: с пушками, с гаковницами, ручницами, с решительным и непобедимым воинством, закованным в сталь. По суше, торговыми трактами, продвигалась пешая рать, точнее сказать – две рати: всадниками командовал удалой князь Юрий Звенигородский, всеми остальными – Иван Тугой Лук Борисович из Нижнего Новгорода. Оба – князья-конкуренты, едва замирившиеся волею верховного сюзерена враги, оба друг за другом приглядывали, доносили. А как иначе? Еще в древности говорили – дивидо ет импере – разделяй и властвуй!
