На фоне открытых дверей гаража напротив появился широкоплечий силуэт. Кто-то хрипло засмеялся, и другой голос спросил:
— Это ты, Джерри?
— Я. А это ты?
— Тьфу ты, мать твою так. Иди сюда, пива выпьем.
Я оставил лестницу и пошел к освещенной двери гаража, где Чеви Дик с приятелями сидел рядом с автомобилем. Чеви Дика на самом деле звали Рикардо Чавес, и был он автомехаником, а его мастерская — ближайшим соседом «Биг мадди». Было ему пятьдесят с небольшим; где-то в восьмидесятых он еще подростком со своей семьей слинял с Кубы в Майами в первой волне «людей в лодках». В конце концов он добрался от Либерти-Сити до Сент-Луиса, где нашел применение своим талантам по ремонту автомобилей.
Свое прозвище он получил двумя путями. Во-первых, это был его псевдоним в «Биг мадди», где он вел еженедельную колонку «Чиним сами». Во-вторых, он был женат в четвертый раз и утверждал, что у него одиннадцать детей в шести штатах. Он, когда бывал пьян, начинал перечислять всех королев красоты, которых ему случалось оприходовать, а когда бывал пьян по-настоящему, то эта стодвадцатикилограммовая горилла с усами, как велосипедный руль, и заплетенным в косичку конским хвостом могла расстегнуть штаны и предъявить инструментарий.
— Едре-о-она мать, — протянул Чеви Дик, когда я вошел в гараж. — Ну и вид у тебя. Ты что, имел кого-то в водосточной канаве?
— Учусь у тебя, Рикардо, — ответил я. — Что-нибудь я сделал неправильно?
Чеви просиял. Пара его друзей обменялась комментариями по-испански. Они сидели на бочках из-под масла и на шлакоблоках, а между ними на промасленном асфальте стоял ящик «Будвайзера». На заднем плане была видна гордость и радость Чеви Дика: угольно-черный «корвет» девяносто второго года выпуска, полностью восстановленный и из-за законов о выводе из употребления полностью нелегальный, вплоть до номеров, на которых крупными буквами было написано короткое неприличное слово. Может быть, приятели надеялись, что Чеви выведет его из гаража на Сороковое шоссе и снова совершит полночный круиз, от которого копы со злости уписаются: «корвет» Чеви Дика с откалиброванным на сто двадцать миль в час спидометром мог спокойно уделать самый быстрый экипаж и даже бронированную патрульную машину, имевшуюся в распоряжении городской полиции Сент-Луиса.
А может, они думали, что сейчас Чеви Дик объяснит этому мелкому гринго, чтобы не залупался. Чеви пристально на меня смотрел. Он шагнул вперед, и я встал попрочнее. Он медленно поднял левую руку, как бы желая поправить ус… и вдруг его правый кулак молнией полетел мне в диафрагму. Я не шевельнулся. Кулак остановился в полудюйме от моего солнечного сплетения… а я опять не шевельнулся.
Это была наша старая игра двух мачо. Уже несколько месяцев. Компания застонала и приглашающе завопила, а Чеви Дик расплылся в улыбке:
— Все в порядке, друг. Выпей с нами пива.
— Соблазнительно, — ответил я. — Только я вымотался. Если я начну сейчас, тебе придется тащить меня на третий этаж.
— Долгий вечер был? — Чеви Дик осмотрел меня снова, и на его лице появилось озабоченное выражение. — Слушай, да ты и впрямь в хреновом виде. На патруль ВЧР, что ли, нарвался?
— Вроде того. — Я не мог отвести глаза от ящика. — Но если вы мне дадите баночку с собой, я был бы…
Не ожидая продолжения, Чеви Дик наклонился к ящику и вытащил из него блок — шесть бутылок. Кое-кто из его собутыльников неопределенно хмыкнул, но Чеви не обратил внимания. Он не питал к ВЧР дружеских чувств; как он часто мне говорил, он такое видал в Гаване при Кастро. Врага federates он считал другом.
— Спасибо, Рикардо, — пробормотал я, прижимая к груди блок пива. — В пятницу отдам.
— Vaya con dios, amigo.
[5]
Иди домой и прими душ. — Он усмехнулся снова, и в полусвете сорокаваттной лампочки мелькнули его золотые коронки. — А то благоухаешь, как куча дерьма.
К лестнице я шел под грохочущий смех его приятелей.
Первую бутылку я открыл, как только влез в окно с пожарного входа и включил настольную лампу. «Дом, милый дом…» или по крайней мере место, где можно укрыться от дождя.
В моей однокомнатной чердачной квартире царил бардак, и ничего необычного в этом не было. По всему полу разбросаны шмотки, в углу матрац с неделями не убиравшейся постелью. Возле матраца и у письменного стола книги и газеты. На столе пачка распечаток, состоящих из незаконченного, неназванного и неопубликованного романа, который я писал последние несколько лет. Возле кухонных ящиков катышки мышиного дерьма. Можно бы кошку завести, она тут наведет порядок, когда меня не будет.
Первую бутылку я проглотил почти залпом, как только сбросил мокрую одежду, оставляя ее на полу, на пути в ванную; только вытащил из кармана пиджака Джокера и положил его на стол и тут же открыл вторую. Эту я взял с собой в душ и растянулся под пластиковой стенкой, подставив себя струям горячей воды, пока она не начала становиться холодной.
Тогда я открыл третью, нашел на полу спортивные шорты и натянул на себя. И только тогда посмотрел на телефон. На индикаторе мигала цифра 9, обозначая, что именно столько звонков было направлено ко мне с офисного коммутатора внизу. Часть моего соглашения с Перлом о найме жилья состояла в том, что я работал секретаршей на телефоне в нерабочие часы, и потому я сел к столу, открыл экран телефона и начал просматривать сообщения.
Большинство звонков были рутинными. Раздраженные бизнесмены, интересующиеся, почему их реклама на четверть страницы оказалась не в том месте газеты, где они хотели бы, — например, на первой полосе. Какие-то частные звонки отдельным работникам, обычно только лицо, имя и номер пресс-контакты, любовницы, любовники — кто знает? После каждого такого звонка я нажимал кнопку запоминания.
Остальные были в основном анонимные «звонки ненависти» от читателей, появлявшиеся всегда с выходом нового номера, в которых Перл обвинялся в выпуске коммунистически розовой, крайне правой, крайне левой, феминистской, антифеминистской, энвиронменталистской, технократической, луддитской, анархистской, неонацистской, сионистской, порнографической, антиамериканской и/или либеральной газеты; все клялись прекратить ее читать с завтрашнего дня, если мы немедленно не перейдем на их идеологическую платформу. Большинство таких отключало у телефона камеру, но был один сумасшедший трехминутный звонок от какого-то чокнутого, закрывшего лицо пакетом из бакалеи. Этот вопил, что нью-мадридское землетрясение было возмездием Господним тем, кто отказал Линдону Ларушу в поддержке на президентских выборах 1984 года.
При достаточном терпении и чувстве юмора можно найти вкус и в разборе такого рода отзывов; впрочем, то же можно сказать и о еде из мусорного бака. Это я все стер. Пусть пошлют е-мейл в газету, если не остынут.
Я уж было собрался скрутить голову четвертой бутылке, как услышал последнее записанное на диск сообщение. Экран был пуст, но женский голос на другом конце был мне очень хорошо знаком.
