По вполне понятной причине лунные женщины интересовали меня даже больше, чем мужчины, и я внимательно рассматривал всех представительниц слабого пола, попадавшихся мне на глаза. Даже самые бедные из них обычно одевались с большим изяществом: в складчатые длинные платья, часто дополненные накинутым на плечи коротким плащом волосы многих были уложены в замысловатые прически. Видел я также уличных женщин в вызывающе ярких аляповатых нарядах, выставляющих напоказ свои пышные формы; почтенных горожанок, щеголявших громоздкими нарядами со множеством фестонов на подоле и на груди; пожилых расплывшихся матрон в грязных балахонах — представительниц самых низших классов карханов…
Иногда верхом на олтонах, в сопровождении пеших слуг, расталкивающих перед ними толпу, по улицам проезжали знатные дамы. Все итонки блистали роскошными многоцветными нарядами и драгоценностями, почти все были удивительно красивы, — но перед моим мысленным взором то и дело вставала худенькая девушка с коротко и неровно остриженными волосами, одетая в мою мешковатую куртку, которую она умудрялась носить с неповторимым изяществом… Ни одна из виденных мною женщин калькаров не могла сравниться с принцессой Лаэте!
Наконец мы достигли огромной рыночной площади, на краю которой охранники ввели нас в небольшое помещение, освещавшееся через прорубленные в потолке окна. Вдоль стен здесь валялись кучи старых мешков, очевидно игравших роль постелей; надсмотрщики втащили в комнату большой чан с водой и ушли, заперев за собой дверь.
Все униты напились, немедленно повалились на мешки и уснули, но я еще долго прислушивался к шуму снаружи, стараясь различить среди женских голосов знакомый голосок Наа-ее-лаа.
Глава четырнадцатая
Торги
Целые земные сутки мы отдыхали; за это время нам четыре раза приносили обильную вкусную пищу, в том числе горячую мясную похлебку и мягкие лепешки, а впридачу — пряный тонизирующий напиток оке.
Потом надсмотрщики раздели нас догола и вывели во двор, обнесенный высокими каменными стенами, в центре которого находился небольшой пруд. Охранники стали деловито загонять рабов в водоем, чтобы смыть с них многодневную грязь.
Я без принуждения прыгнул в воду, но многих унитов пришлось удерживать там силком: в пруд было добавлено какое-то моющее средство, немилосердно разъедавшее все царапины. Пленники, на чьих плечах красовались свежие следы от плетки, с воплями пытались выкарабкаться из водоема, но помощники Карита затаскивали их обратно и немилосердно драили щетками окровавленные тела. Над двором стоял дикий крик бедняг и грубая ругань служителей, торопившихся покончить с привычной грязной процедурой.
Наконец всем было позволено выйти из воды; при этом многие пленники, подвывая, принялись скакать и прыгать на краю водоема. Этих несчастных хватали и смазывали их рубцы какой-то жирной мазью; потом всем нам обработали лица соком гойи, чтобы удалить бороды, которыми мы обросли в пути; длинноволосым остригли волосы, а напоследок всех натерли какой-то маслянистой жидкостью, от которой тела начали лосниться, как заношенная замша.
Выдав пленникам по набедренной повязке из грубой синей ткани, помощники Карита заперли нас в другом помещении — каменном и очень холодном, хотя его в углу пылала небольшая жаровня. Униты, дрожа, сгрудились вокруг нее, а я принялся быстро ходить из угла в угол. Я был сыт по горло унижениями плена и обдумывал всевозможные планы бегства.
Мне хотелось попасть в Ринт? Что ж, теперь я в Ринте, но я ничем не смогу помочь Наа-ее-лаа, пока сам не вырвусь на свободу!
Я взглянул на отверстие в потолке, через которое струился розовый свет. Сумею ли я до него допрыгнуть? Футов двадцать — на Земле об этом не стоило бы даже думать, — но на Луне…
Лязг засовов заставил меня отскочить от окна: в помещение вошел пожилой седоволосый унит с обрюзгшим недовольным лицом в сопровождении полудюжины охранников. Карит, торговец рабами, пожелал самолично осмотреть свою собственность перед началом торгов.
Охранники выстроили всех рабов в шеренгу, и первым делом Карит уставился на меня. Слишком уж я отличался от остальных пленников и ростом, и цветом волос: среди унитов я до сих пор не видел светловолосых.
— Надо же, мне попался итон, — ткнув коротким жирным пальцем в мой бицепс, протянул торговец. — И где ты сумел приобрести такие мускулы — уж не в развлечениях ли с девками или в игре в «то-гу»? Хм… Из какого ты Дома?
— Из Летающего, — сквозь зубы ответил я, с трудом сдерживая желание схватить Карита за горло и придушить.
Торговец побагровел:
— Ты, никак, до сих пор считаешь себя высшим, раб! Пора тебе понять, что теперь ты — никто и ничто…
— Это ты — ничто, презренный кархан! — прорычал я…
В тот же миг мои голые плечи обожгла плетка, и четверо охранников потащили меня к жаровне, возле которой хлопотали помощники торговца. Увидев лежащий на красных углях раскаленный железный прут, я понял, что меня ждет, и с бешеным воплем вырвался из рук унитов.
Позволить заклеймить себя как раба?!
Все доводы в пользу благоразумия и сдержанности, которыми я до сих пор успокаивал себя, рухнули, как карточный домик, смытые волной неудержимой ярости.
Одним прыжком очутившись рядом с Кари-том, я обеими руками сжал его дряблое горло: каким наслаждением было видеть, как глаза торговца вылезают из орбит! Похоже, жизнь среди ва-гасов пробудила во мне инстинкты первобытного дикаря; работорговцу наверняка пришел бы конец, если бы не подоспели охранники с сетями.
Пару секунд спустя я уже оказался на полу, спутанный по рукам и ногам, а хрипящий и пускающий слюни Карит бешено пинал меня ногами. Наконец торговец опомнился, не желая портить отборный товар, и пролаял короткое приказание.
При виде унита, приблизившегося ко мне с раскаленным добела прутом в защищенной перчаткой руке, я рванулся так, что затрещала сеть… А в следующий миг железо с шипением впилось в мое плечо, и у меня вырвался крик не столько боли, сколько бессильной ярости.
Отныне я считался собственностью Карита, и тот уставился на меня сверху вниз со злобным торжеством в выпученных глазах.
— Если тебя не купят на ближайших торгах, я продам тебя самому жестокому владельцу рудника во всем Ринтаре, клянусь жезлом Ликса, — массируя горло, просипел торговец. — И тогда ты пожалеешь о том, что появился на свет, подлый раб!
— Единственное, о чем я жалею — это о том, что не прикончил тебя! — крикнул я, задыхаясь от боли в обожженном плече.
Карит омерзительно ухмыльнулся, еще раз пнул меня под ребра и крикнул:
— Ведите следующего!
Не знаю, что чувствовали заклейменные униты, когда нас одного за другим взводили на деревянный помост, я же никогда еще не ощущал такого мучительного стыда.
Меня собирались продать — как животное, как скотину! И в глазах тех, кто пялился на меня снизу, я действительно был двуногим животным!
