Вокруг шумела Туркла, на карнизах и башенках ворковали мелкие южные горлинки жемчужных оттенков, сияла кимирская смальта бесчисленных мозаик.
«Единственный живой город, — подумалось Ар-Шарлахи. — Харва больна… Кимир, наверное, тоже… Пальмовая Дорога умирает… Одна только Туркла брызжет здоровьем. Тень-кровопийца…»
Они направлялись ко второму порту, расположенному куда менее выгодно, нежели первый, откуда можно было очень быстро исчезнуть в любом из трёх направлений, оставив с носом посланный за тобою караван. Поэтому во втором порту стояли в основном мирные купцы, которым мало что грозило в случае налёта правительственных войск, да суда, выставленные на продажу.
Возле барака разгружали только что прибывшую из Харвы каторгу. Собственно, «разгружали» — не то слово. Товар сам сходил по короткому трапу, сброшенному из низкого люка. Колыхались лёгкие шелка, облепляя на миг, если дунет ветер, точёные девичьи фигурки, вздувались чёрные вуали. Несколько местных смуглолицых красоток скалились поодаль, обмениваясь малоприличными шутками. Зрелище казалось им невероятно забавным. И всё-то в этой Харве не по-людски: мужчины — голорылые, а женщины — под вуалями!.. А самая потеха начнётся на Жёлтом рынке, где с них эти самые вуали начнут снимать… Всё правильно: товар — лицом…
Алият замедлила шаг, тоже всматриваясь. Тёмные прищуренные глаза её стали вдруг злыми и сосредоточенными, словно она наводила боевой щит.
— Знакомое зрелище? — спросил Ар-Шарлахи.
— Да, — произнесла она сквозь зубы. — Знакомое…
Он озадаченно хмыкнул и больше вопросов не задавал. Вполне возможно, что Алият и сама пережила когда-то давным-давно нечто подобное. Хотя, честно говоря, ни в весёлом доме, ни тем более в гареме Ар-Шарлахи себе её представить не мог… Да она бы в первую же ночь перегрызла горло господину, сломала оконный переплёт — и вниз!.. Впрочем, возможно, так всё оно и было…
В молчании Ар-Шарлахи и Алият обогнули несколько кораблей и остановились. Почтовой каторги перед низким строением, принадлежащим перекупщику, они не увидели.
— Так быстро? — недоверчиво сказала Алият. — Я думала, ещё дней пять ждать придётся…
Они ускорили шаги и, толкнув дверь строения, очутились в комнатке с низким потолком и двумя узкими, как бойницы, окнами. Перекупщик, хрупкий улыбчивый старичок, на этот раз был не в духе. Сердито посмотрев на вошедших, он буркнул ответное приветствие и, не поднимаясь с подушек, молча ткнул пальцем в сторону потёртого кожаного мешка.
— Сегодня продал? — спросила Алият, с трудом поднимая мешок.
Старичок смерил её взглядом и спесиво отвернул большой горбатый нос, под туго натянутой повязкой ставший и вовсе крючковатым.
— Позавчера… — сказал он как выплюнул.
— Что так неласково, почтеннейший? — невольно спросил Ар-Шарлахи.
Перекупщик вскинулся и оскорблённо воззрился на спросившего. Ар-Шарлахи почувствовал неловкость и, пожав плечами, отвёл глаза. С грузным жирным звоном пролились на ковёр золотые монеты. Алият присела над тускло блеснувшей грудой и принялась пересчитывать.
Где ещё, в каком городе увидишь расползающийся пригорок золота прямо на ковре и вдобавок при незапертой двери? Это может показаться странным, но в самой Туркле грабежей не бывало. Разбойнички таких шуток не понимали. Вот воровство — было. Воровства так до конца и не вывели, хотя пойманных на краже карали страшно. Оставалось лишь поражаться нечеловеческой отваге рискующих стричь кошельки на здешних рынках.
— Так объясни мне наконец, почтеннейший, — задребезжал внезапно раздражённый старческий голос, — в чём я перед тобой провинился?
Ар-Шарлахи вздрогнул и обернулся. Заломив проволочную жёсткую бровь, перекупщик ждал ответа.
— Не понимаю тебя, почтеннейший.
— А я не понимаю тебя. Ты хотел, чтобы каторга побывала в моих руках, не правда ли? Ты хотел получить её обратно, уже очищенной от несчастья? Ну вот, ты получил её. Все несчастья теперь принадлежат мне. Пересчитай золотые — и убирайся!..
Беспорядочно звякнули монеты, и Алият поднялась, бледнея.
— Кто… — Голос её прервался. — Кто… купил?..
Видя её округлившиеся глаза, перекупщик на секунду усомнился в справедливости своего гнева.
— Я не знаю его имени, — бросил он. — Он не назвал себя. Зато он назвал того, кто поручил ему купить судно.
— Шарлах?!
Растерянно моргая, старик переводил взгляд с Ар-Шарлахи на Алият и обратно. Вот теперь он и впрямь не понимал, что же всё-таки, в конце концов, произошло.
Глава 14
Три Шарлаха
«Итак, вражда между кланами закончилась…»
Зловещий шёпот государя шуршал, как змея по песку. Досточтимый Тамзаа изредка встряхивал головой, пытаясь избавиться от неумолчного этого шуршания, но, похоже, шёпот поселился в его голове надолго.
«Итак, вражда между кланами…» Государь поторопился с выводом. Он поторопился с выводом и тем самым ускорил события. Сам Тамзаа даже и не собирался просить досточтимого Альраза о встрече, но теперь, после слов Улькара, она уже казалась ему неизбежной.
Конечно, сановники останутся врагами в любом случае. Не в том сейчас дело. Дело в чёрных тенях под глазами Улькара, в болезненной гримасе, что иногда пробегает рябью по измождённому лицу. Улькар болен. Улькар боится смерти. И он подозревает досточтимых Тамзаа и Альраза в нежелании продлить жизнь своего государя…
Получив предложение о встрече с глазу на глаз, досточтимый Альраз весь день хранил озадаченное молчание. Ближе к вечеру, как сообщили осведомители, его вызвал государь. Разговора их подслушать не удалось, но, вернувшись домой, Альраз не мешкая послал гонца к досточтимому Тамзаа — передать, что предложение досточтимого принято.
Не в добрый час помянутая государем вражда между кланами была для Харвы делом привычным. Согласно старым свиткам, вспыхнула она ещё в те давние времена, когда спустившиеся с гор предки изгнали отточенной сталью из зелёного рая Харвы низкорослых и чёрных, как головешки, местных жителей с их отравленными колючками и золотыми кольцами в ноздрях. Мало того, считалось, что именно эта вражда способствовала открытию Пальмовой Дороги, а главное — основанию небольшого воинственного государства Кимир, овладевшего затем всеми оазисами, включая Харву.
Согласно тем же свиткам, потерпевший поражение клан, дабы не быть уничтоженным окончательно, снимался и навсегда уходил в пустыню. Другого пути у несчастных просто не было. Справа и слева от благословенных долин и ущелий Харвы пески подступали к горам вплотную. Именно пустыня, а не море, считалась тогда символом смерти. Поэтому уходивших щадили, понимая, что больше этих людей никто никогда не увидит.
Действительно, дневной пеший переход по убийственно жарким щебнистым, каменным и прочим равнинам был под силу разве что чернокожим сухощавым туземцам, да и они тоже, несмотря на всю их выносливость, вынуждены были использовать для дальних путешествий некое подобие тачки с пологом. В плетёный кузов этой странной повозки, влекомой людьми, складывали скарб и припасы, а полог спасал от смертельных лучей полдневного солнца. Скорее всего первые ушедшие в пустыню каторги были прямыми потомками туземного приспособления, хотя во всех свитках это яростно отрицалось. Первая каторга, выкаченная в раскалённые пески несколькими семьями клана Ай-Агвар, по преданию, имела вид деревянного верблюда на четырёх колёсах.
