— Вода… — каркнул он, вскидывая выкаченные, в кровавых прожилках глаза. — Вода — с вами?..
— Да, досточтимый… — торопливо и невнятно ответил Айча.
Хаилза задумался. Сердце так и подталкивало караванного сделать очередную искреннюю глупость, а именно — казнить бунтовщиков (дважды бунтовщиков!) на месте и идти с водой в Харву. Но это была бы его последняя искренняя глупость. Позавчера он получил послание от племянника, досточтимого Альраза, в котором тот прямо сообщал, насколько всё серьёзно, и, зная нрав дядюшки, заклинал доставить Шарлаха в Харву целым и невредимым.
Спуститься к югу и отыскать оба трупа?.. Ещё неизвестно, удастся ли их найти. Брошенные в пустыне всегда пытаются выбраться и спастись, даже если сознают всю бессмысленность этой попытки… Да и вряд ли труп будет полноценной заменой живому разбойнику.
Брезгливым жестом досточтимый велел увести мерзавца и вновь развернул послание Альраза. Да, судя по всему, племянничек и сам был сильно встревожен… И к чему, например, вот этот намёк? «Мы настолько ничтожны перед ликом непостижимого и бессмертного, что мало чем отличаемся друг от друга». Иными словами, у государя плохая память на лица. А Улькар виделся с Шарлахом (пишет племянник) всего один раз, и разбойник при этом повязки так и не снял…
Досточтимый Хаилза хлопнул в ладоши, и дверь приоткрылась.
— Привести сюда этого… из трюма… — недовольно приказал караванный.
Вскоре, бренча лёгкой стальной цепью, ввели пленника. Тот был по обыкновению хмур. Не глянув даже на досточтимого, уставился куда-то в угол. Обижался.
Мановением руки Хаилза отпустил стражу. Встал, подошёл безбоязненно вплотную, пристально всмотрелся.
— Дорога ли тебе жизнь, почтеннейший? — негромко осведомился он наконец.
Разбойник моргнул и уставился на караванного. Снова обиделся, отвёл глаза, потом еле заметно кивнул.
— Вот и отлично, — всё тем же тихим, напряжённым голосом продолжал Хаилза. — Тогда слушай меня внимательно. Сейчас мы идём в Харву. Там ты предстанешь перед государем. Как тебе при нём надлежит себя вести, я объясню. Но, главное, запомни: ты — Шарлах.
Детина вскинулся и воззрился на караванного злобно и недоверчиво:
— А я и есть Шарлах!
— Вот и отлично, — глядя ему в глаза, тихо повторил Хаилза.
Глава 40
Сорок дней бессмертия
Ему уже несколько раз казалось, когда они выбирались на гребень очередного бархана, что на колеблющемся горизонте прорисовалась блёклая серо-зелёная полоска — стелющиеся над песками заросли корявых, скудно оперённых узкой листвой стволов. Пусть зыбкая, но всё-таки тень, а если повезёт, то и вода… Колодец… Однако полоска пропадала, помаячив малое время. То ли просто померещилась от зноя, то ли это был мираж. Алият и Ар-Шарлахи брели молча, загребая песок и через силу процеживая раскалённый воздух сквозь ткань повязок. Они знали, что к вечеру солнце всё равно убьёт их обоих. Ар-Шарлахи уже дважды падал, жалея лишь об одном: что никак не может потерять сознания. И оба раза Алият поднимала его пинками по рёбрам. Потом начался бред. Навстречу, увязая в пышущем песке, шли мёртвые: голорылый погонщик, зарубленный во время бунта, синелицый сутулый Рийбра, молоденький разбойничек с перерезанным горлом, грузный прихрамывающий Ар-Маура, Кахираб в белоснежном балахоне с крохотным пятнышком засохшей крови на груди… Тианги, Горха, Лерка, ухитрившийся утонуть в море… Корчился, поднимаясь, сожжённый в уголь оставшийся безымянным каторжанин. Все они останавливались, поравнявшись, и, стараясь не поворачиваться к Ар-Шарлахи спиной, пропускали его чуть вперёд, а сами брели следом.
— Ничего… — бормотал он или принимал обрывки мыслей за собственное бормотание. — Доберёмся… Дойдём как-нибудь…
Пешком к морю… А там дождаться ночи — и по блистающей лунной дороге… к предкам… к матери-верблюдице…
Потом он почувствовал жжение сквозь полотно балахона и понял, что, наверное, давно уже лежит на пологом песчаном склоне в двух шагах от гребня бархана. Алият нигде не было видно. Должно быть, отстала или свалилась ещё раньше… Попытался повернуть голову, и тут тяжкая пята безумного солнца опустилась и вмяла его в песок. Сознание наконец-то покинуло Ар-Шарлахи.
Однако ненадолго. Вскоре он почувствовал, как его повёртывают навзничь, и через силу приоткрыл глаза. Над ним склонялись два маленьких, с кулачок, личика, сморщенных и чёрных, как нефть. Как сожжённое в уголь дерево.
— Нганга… ондонго… — едва разорвав спёкшиеся губы, прохрипел он и снова впал в забытьё.
Чёрный колдун Мбанга лечил их какими-то зельями, бормоча при этом всхлипывающие и взрыкивающие заклинания. И всё-таки главным лекарством была вода, прохладная и свежая. Должно быть, где-то в зарослях в самом деле таился известный одним лишь туземцам колодец.
На второй день, когда Ар-Шарлахи почувствовал себя настолько окрепшим, что рискнул подняться на ноги, Мбанга велел ему прийти ночью в круг идолов. Алият такого приглашения не получила. По всей видимости, женщинам в святилище делать было нечего.
Снова горел, трепыхался на слабом ночном ветру костерок, трогая бликами свирепые резные морды с вымазанными старой кровью вывороченными губами, и чёрный колдун Мбанга, как и в прошлый раз, долго молчал, прежде чем вдохнуть первое слово. Ар-Шарлахи терпеливо ждал этого момента и всё же вздрогнул, когда оно прозвучало.
— Ты сказал другим? — равнодушно спросил колдун. Ар-Шарлахи тоже ответил не сразу. Строго говоря, просьбы Мбанги он так и не исполнил. Хотя…
— Я поступил по-другому, — медленно проговорил он наконец. — Я привёл больших белых людей туда, где кланяется сталь, и они всё увидели сами.
— Ты был там?
— Да. Я был там и встречался с теми, кому она кланяется. Но их больше нет. Ты говорил, что они прогонят нас отовсюду, но видишь: мы остались, а они ушли…
Кажется, колдун усмехнулся.
— Нет, — безразлично всхлипнул жуткий ночной голосок. — Они не ушли. Ты думаешь, всё кончилось. А всё только начинается. Они не уйдут.
— Там всё сгорело, — сдавленно сказал Ар-Шарлахи. — Пришли их враги и напустили на них железных птиц. Я видел, как это случилось. Даже если сталь начнёт кланяться снова, то уже не им, а их врагам.
— Вам это всё равно, — прошелестел колдун. — Кому бы она ни кланялась, вас прогонят отовсюду. Вы ещё хотите убивать друг друга и жечь свои корабли. Но скоро вам некого будет убивать и нечего будет жечь.
— Ты хочешь сказать, что вот-вот начнётся война?
— Она уже началась. Но она не ваша. Теперь в пустыне будут воевать они, а не вы.
Ар-Шарлахи вспомнил грязное бурлящее пламя во всю ширь горизонта и поёжился. Представилось почему-то, что точно такое же пламя бушует в предгорьях Харвы, и он торопливо отогнал это нелепое и грозное видение. Нефти в Харве нет, стало быть, и жечь её незачем…
