Мими тоже внесла свой вклад. Под видом
модистки познакомилась с графининой горничной Наташей, продала ей новое
саржевое платье по выгоднейшей цене. Заодно попили кофею с пирожными, поболтали
о женском, посплетничали.
К концу третьего дня план ответного удара
составился. Получится тонко, изящно – то, что надо.
* * *
Операция была назначена на субботу, 15
февраля.
Боевые действия развернулись согласно
разработанной диспозиции. Без четверти одиннадцать утра, когда в окнах флигеля
на Малой Никитской раздвинули сторы, почтальон доставил срочную телеграмму на
имя графини Опраксиной.
Момус сидел в карете чуть наискосок от
усадьбы, следил по часам. За окнами флигеля наметилось какое-то движение и
вроде бы даже донеслись женские крики. Через тринадцать минут после доставки
депеши из дома поспешно вышли сам господин Фандорин и графиня. Сзади семенила,
завязывая платок, румяная молодка – вышеупомянутая горничная Наташа. Мадам
Опраксина пребывала в несомненной ажитации, надворный советник ей что-то говорил
– как видно, успокаивал, но графиня успокаиваться явно не желала. Что ж, ее
сиятельство можно понять. Доставленная телеграмма гласила: «Адди, прибываю в
Москву одиннадцатичасовым поездом и сразу к вам. Так более продолжаться не
может. Вы или уедете со мной, или же я застрелюсь на ваших глазах. Ваш
обезумевший Тони».
Именно так, по полученным от горничной
сведениям, звала Ариадна Аркадьевна своего хоть и брошеного, но законного
супруга, тайного советника и камергера графа Антона Аполлоновича Опраксина.
Совершенно естественно, что мсье Фандорин решит избавить даму от неприятной
сцены. При эвакуации он, разумеется, будет ее сопровождать, поскольку нервы у
Ариадны Аркадьевны тонкие и утешать ее придется долго.
Когда приметные фандоринские сани с пушистой
полостью из американского медведя скрылись за углом, Момус неспеша выкурил
сигару, проверил в зеркальце, в порядке ли маскарад, и ровно в двадцать минут
двенадцатого выскочил из кареты. Он был в камергерском мундире с лентой, при
звезде и шпаге, на голове треуголка с плюмажем. Для человека, который только
что с поезда, наряд, конечно, странный, но слугу-азиата должен впечатлить.
Главное – быстрота и натиск. Не давать опомниться.
Момус решительно вошел в ворота, полубегом
пересек двор и громко заколотил в дверь флигеля, хотя отлично видел звонок.
Открыл камердинер Фандорина. Японский
подданный, имя – Маса, хозяину беззаветно предан. Эти сведения, а также
проштудированная накануне книга господина Гошкевича о японских нравах и обычаях
помогли Момусу определить линию поведения.
– А-а, мосье Фандорин! – заорал
Момус на косоглазого коротышку, кровожадно вращая глазами. – Похититель
чужих жен! Где она? Где моя обожаемая Адди? Что вы с ней сделали?!
Если верить господину Гошкевичу (а почему бы
не поверить уважаемому ученому?), для японца нет ничего хуже постыдной ситуации
и публичного скандала. К тому же у них, желтолицых сынов микадо, очень развито
чувство ответственности перед сюзереном, а надворный советник для этого кругломордого
и есть сюзерен.
Камердинер и в самом деле переполошился.
Закланялся в пояс, забормотал:
– Избиниче, избиниче. Я биновата. Вася
дзина украра, адавачи нердзя.
Момус не понял, что бормочет азиат и при чем
тут какой-то Вася, однако было ясно: как и положено японскому вассалу,
камердинер готов взять вину господина на себя. Хороса Маса, да жаль, не наса.
– Убивачи меня, я биновата, –
кланялся верный слуга и пятился внутрь, маня за собой грозного гостя.
Ага, хочет, чтоб соседи не слышали, догадался
Момус. Что ж, это вполне совпадало с его собственными планами.
Войдя в прихожую, Момус как бы пригляделся
получше и понял свое заблуждение:
– Да вы не Фандорин! Где он? И где она,
моя ненаглядная?
Японец допятился до двери в гостиную, не
переставая кланяться. Поняв, что за господина выдать себя не удастся,
выпрямился, сложил руки на груди и отчеканил:
– Гаспадзин нету. Уехари. Сафсем.
– Ты лжешь, негодяй, – простонал
Момус и рванулся вперед, оттолкнув фандоринского вассала.
В гостиной, испуганно вжав голову в плечи,
сидел лопоухий, прыщавый заморыш в потертом сюртучке. Для Момуса его
присутствие сюрпризом не было. Звать Анисий Тюльпанов, мелкий служащий из
Жандармского управления. Таскается сюда каждое утро, да и в лотерее был.
– А-а, – хищно протянул
Момус. – Так вот вы где, господин развратник.
Ушастый вскочил, судорожно сглотнул,
залепетал:
– Ваше сиять… Ваше превосходительство… Я,
собственно…
Ага, вычислил Момус, стало быть мальчишка в
курсе личных обстоятельств своего начальника – сразу понял, кто пожаловал.
– Чем, чем вы ее заманили? –
простонал Момус. – Боже, Адди!!! – заорал он во всю глотку,
озираясь. – Чем этот урод тебя прельстил?
От «урода» заморыш побагровел и набычился,
пришлось на ходу менять тактику.
– Неужто ты поддалась этому порочному
взгляду и этим сладострастным губам! – завопил Момус, обращаясь к
невидимой Адди. – Этому похотливому сатиру, этому «кавалеру хризантем»
нужно только твое тело, а мне дорога твоя душа! Где ты?
Молокосос приосанился.
– Сударь, ваше превосходительство. Мне по
чистой случайности известны деликатные обстоятельства этой истории. Я вовсе не
Эраст Петрович Фандорин, как вы, кажется, подумали. Его высокоблагородия здесь
нет. И Ариадны Аркадьевны тоже. Так что вы совершенно напрасно…
– Как нет?! – упавшим голосом
перебил Момус и обессиленно рухнул на стул. – А где она, моя кошечка?
Когда ответа не последовало, вскричал:
– Нет, не верю! Мне доподлинно известно,
что она здесь!
Вихрем пронесся по дому, распахивая двери.
Мимоходом подумал: славная квартирка, и обставлена со вкусом. В комнате с
туалетным столиком, сплошь заставленным баночками и хрустальными флаконами,
замер.
Всхлипнул:
– Боже, это ее шкатулка. И веер ее.
Закрыл руками лицо.
– А я все надеялся, все верил, что это не
так…
Следующий трюк посвящался японцу, сопевшему за
спиной. Ему это должно было понравиться.
Момус вынул из ножен шпажонку и с искаженным
лицом процедил:
– Нет, лучше смерть. Такого позора я не
вынесу.
Прыщавый Тюльпанов ахнул от ужаса, зато
камердинер взглянул на опозоренного мужа с нескрываемым уважением.
