– Да, это я некрасиво поступил. –
Валет покаянно повесил голову. – Можно сказать, проявил цинизм. Хотел на
шайку «пиковых валетов» подозрение перевести. Про них вся Москва говорит.
Пожалуй, за это мне к месяцу ареста еще церковное покаяние подбавят. Ничего,
отмолю грех.
Он набожно перекрестился и подмигнул Анисию.
Эраст Петрович дернул подбородком, словно ему
давил воротник, а между тем ворот его белой, вышитой восточным орнаментом
рубахи, был широко расстегнут.
– Вы забыли о сообщнице. Она-то с
лотереей попалась крепко. И не думаю, что согласится отправиться в тюрьму без
вас.
– Да, Мими любит компанию, – не стал
спорить арестант. – Только сомневаюсь я, что она станет смирно сидеть в
вашей клетке. Позвольте-ка, господин евнух, еще раз на ключик взглянуть.
Анисий, посмотрев на шефа, взял ключ покрепче
и издалека показал Валету.
– Да, я не ошибся, – кивнул
тот. – Вульгарнейший и допотопнейший замок марки «бабушкин сундук».
Мимочка этакий в секунду шпилькой откроет.
Надворный советник и его ассистент сорвались с
места одновременно. Фандорин крикнул Масе что-то по-японски – верно, «глаз с
него не спускать» или иное что в этом роде. Японец цепко взял Валета за плечи,
а что было дальше, Тюльпанов не видел, потому что уже выскочил за дверь.
Они сбежали по лестнице вниз, пронеслись через
вестибюль мимо ошалевших жандармов.
Увы, дверь в комнату «Тарик-бея» была
нараспашку. Птичка упорхнула!
Застонав, словно от зубной боли, Эраст
Петрович метнулся обратно к вестибюлю. Анисий за ним.
– Где она? – рявкнул надворный
советник на вахмистра.
Тот разинул рот, потрясенный тем, что
индейский принц вдруг заговорил на чистейшем русском языке.
– Живей отвечай! – прикрикнул на
служивого Фандорин. – Где девица?
– Так что… – Вахмистр на всякий
случай нахлобучил каску и взял под козырек. – Минут пять как вышли. А
ихняя провожатая, сказали, еще побудут.
– Пять минут! – нервно повторил
Эраст Петрович. – Тюльпанов, в погоню! А вы – смотреть в оба!
Сбежали по ступеням крыльца, промчались садом,
выскочили за ворота.
– Я направо, вы налево! – приказал
шеф.
Анисий заковылял вдоль ограды. Одна туфля
сразу же застряла в снегу, пришлось скакать на одной ноге. Вот ограда
кончилась, впереди белая лента дороги, черные деревья и кусты. Ни души.
Тюльпанов закружился на месте, словно курица с оттяпанной башкой. Где искать?
Куда бежать?
Под обрывом, на той стороне ледяной реки, в
огромной черной чаше лежал гигантский город. Он был почти невидим, лишь кое-где
протянулись редкие цепочки уличных фонарей, но чернота была не пустая, а явно
живая – что-то там, внизу, сонно дышало, вздыхало, постанывало. Дунул ветер,
погнал по земле белую труху, и Анисия в его тонком халате пробрало до костей.
Надо было возвращаться. Может, Эрасту
Петровичу повезло больше?
Встретились у ворот. Шеф, увы, тоже вернулся в
одиночестве.
Дрожа от холода, оба «индейца» забежали в дом.
Странно – жандармов на посту не было. Зато
сверху, со второго этажа, доносились грохот, ругань и крики.
– Что за черт! – Фандорин с Анисием,
не успев отдышаться после беготни по улице, со всех ног кинулись к лестнице.
В спальне все было вверх тормашками. Двое
жандармов повисли на плечах у растерзанного, визжащего от ярости Масы, а
вахмистр, утирая рукавом красную юшку, целил в японца из револьвера.
– Где он? – озираясь, спросил Эраст
Петрович.
– Кто? – не понял вахмистр и
выплюнул выбитый зуб.
– Валет! – крикнул Анисий. – Ну,
в смысле, старуха эта!
Маса залопотал что-то по-своему, но седоусый
жандарм ткнул его дулом в живот:
– Заткнись, нехристь! Так что, ваше
…. – Служивый запнулся, не зная как обращаться к странному
начальсту. – Так что, ваше индейство, стоим внизу, смотрим в оба – как
приказано. Вдруг сверху баба кричит. «Караул, кричит, убивают! Спасите!» Мы
сюда. Глядим, этот косоглазый давешнюю старушку, что с барышней была, на пол
повалил и, гад, за горло хватает. Она, бедная, «Спасите! – кричит. –
Залез вор-китаец, напал!» Этот что-то по-своему бормочет: «Мусина-мусина!»
Здоровый, черт. Мне вон зуб выбил, Терещенке скулу свернул.
– Где она, где старуха? – схватил
вахмистра на плечи надворный советник, да, видно, сильно, – жандарм стал
белее мела.
– А тут она, – просипел он. –
Куда ей деться. Напужалась, да забилась куда-нибудь. Сыщется. Не извольте… Ой,
больно!
Эраст Петрович и Анисий безмолвно
переглянулись.
– Что, снова в погоню? – с
готовностью спросил Тюльпанов, поглубже засовывая ноги в туфли.
– Хватит, побегали, повеселили господина
Момуса, – упавшим голосом ответил надворный советник.
Он выпустил жандарма, сел в кресло и безвольно
уронил руки. В лице шефа происходили какие-то непонятные перемены. На гладком
лбу возникла поперечная складка, уголки губы поползли вниз, глаза зажмурились.
Потом задрожали плечи, и Анисий напугался не на шутку – уж не собирается ли
Эраст Петрович разрыдаться.
Но тут Фандорин хлопнул себя по колену и
зашелся в беззвучном, неудержимом, легкомысленнейшем хохоте.
Гранд-операсьон
Подобрав подол платья, Момус несся мимо
заборов, мимо пустых дач по направлению к Калужскому шоссе. То и дело
оглядывался – нет ли погони, не нырнуть ли в кусты, которые, слава те Господи,
произрастали в изобилии по обе стороны дороги.
Когда пробегал мимо заснеженного ельника,
жалобный голосок окликнул:
– Момчик, ну наконец-то! Я уже замерзла.
Из-под разлапистой ели выглянула Мими, зябко
потирая руки. От облегчения он сел прямо на обочину, зачерпнул ладонью снег и
приложил к вспотевшему лбу. Чертов носище окончательно сполз набок. Момус
оторвал нашлепку, швырнул в сугроб.
– Уф, – сказал он. – Давно так
не бегал.
Мими села рядом, прислонила опущенную голову к
его плечу.
– Момочка, я должна тебе признаться…
– В чем? – насторожился он.
– Я не виновата, честное слово… В общем…
Он оказался не евнух.
