Анисию почудилось, что надворный советник чуть
замялся, словно не вполне зная, как аттестовать красавицу. А, может, просто
из-за заикания так показалось.
– О боже, – страдальчески вздохнула
графиня Адди и стремительно вышла из комнаты.
Почти сразу же послышался ее голос:
– Маса, немедленно отойди от моей
Натальи! Марш к себе, мерзавка! Нет, это просто несносно!
Эраст Петрович тоже вздохнул и вернулся к
чтению бумаг.
Тут раздалось треньканье звонка, приглушенный
шум голосов из прихожей, и в гостиную колобком вкатился давешний азиат.
Он закурлыкал на каком-то тарабарском наречии,
но Фандорин жестом велел ему замолчать.
– Маса, я тебе говорил: при гостях
обращайся ко мне не по-японски, а по-русски.
Анисий, произведенный в ранг гостя,
приосанился, а на слугу уставился с любопытством: надо же, живой японец.
– От Ведисев-сан, – коротко объявил
Маса.
– От Ведищева? Фрола Г-Григорьевича?
Проси.
Кто такой Фрол Григорьевич Ведищев, Анисий
знал. Личность известная, прозвище Серый Кардинал. Сызмальства состоял при
князе Долгоруком сначала мальчиком, потом денщиком, потом лакеем, а последние
двадцать лет личным камердинером – с тех пор, как Владимир Андреевич взял
древний город в свои твердые, цепкие руки. Вроде невелика птица камердинер, а
известно было, что без совета с верным Фролом многоумный и осторожный
Долгорукой никаких важных решений не принимает. Хочешь к его сиятельству с
важным прошением подступиться – сумей Ведищева улестить, и тогда, считай, полдела
сделано.
В гостиную вошел, а пожалуй что и вбежал ражий
малый в губернаторской ливрее, зачастил с порога:
– Ваше высокоблагородие, Фрол Григорьич
зовут! Беспременно чтоб пожаловали в самом срочном порядке! Буза у нас, Эраст
Петрович, умалишение! Фрол Григорьич говорят, без вас никак! Я на санях
княжеских, вмиг долетим.
– Что за «буза»? – нахмурился
надворный советник, однако поднялся и халат скинул. – Ладно, поехали
п-посмотрим.
Под халатом оказалась белая рубашка с черным
галстуком.
– Маса, жилет и сюртук, живо! –
крикнул Фандорин, засовывая бумаги в папку. – а вам, Тюльпанов, придется
прокатиться со мной. Дочитаю по дороге.
Анисий был готов за его высокоблагородием куда
угодно, что и продемонстрировал поспешным вскакиванием со стула.
Вот уж не думал-не гадал курьеришка Тюльпанов,
что доведется когда-нибудь прокатиться в генерал-губернаторском возке.
Знатный был возок – настоящая карета на
полозьях. Внутри обшит атласом, сиденья юфтевые, в углу – печка с бронзовым
дымоходом. Правда, незажженная.
Лакей уселся на козлы, и четверка лихих
долгоруковских рысаков весело взяла разбег.
Анисия плавно, почти нежно качнуло на мягком
сиденье, предназначенном для куда более благородных ягодиц, и подумалось: эх,
ведь не поверит никто.
Господин Фандорин хрустнул сургучом, распечатывая
какую-то депешу. Нахмурил высокий чистый лоб. До чего же хорош, без зависти, а
с искренним восхищением подумал Тюльпанов, искоса наблюдая, как надворный
советник подергивает себя за тонкий ус.
К большому дому на Тверской примчали в пять
минут. Возок свернул не налево, к присутствию, а направо, к парадному подъезду
и личным покоям «великого князя московского», Володи Большое Гнездо, Юрия
Долгорукого (как только не называли всесильного Владимира Андреевича).
– Вы уж извините, Тюльпанов, –
скороговоркой произнес Фандорин, распахивая дверцу, – но отпустить вас
пока что не могу. После набросаю пару строк для п-полковника. Только с «бузой»
сначала разберусь.
Анисий вылез следом за Эрастом Петровичем,
вошел в мраморный чертог, но тут поотстал – заробел, увидев важного швейцара с
золоченой булавой. Ужасно тут испугался Тюльпанов унижения – что оставит его
господин Фандорин топтаться внизу лестницы, будто собачонку какую. Но преодолел
гордыню и приготовился надворного советника простить: а как человечка в этакой
шинели и картузе с треснутым козырьком в губернаторские апартаменты приведешь?
– Вы что застряли? – нетерпеливо
обернулся Эраст Петрович, уже достигший середины лестницы. – не отставать.
Видите, какая чертовщина тут творится.
Только теперь до Анисия дошло, что в
губернаторском доме и в самом деле происходит что-то из ряда вон выходящее. И
вид у сановного швейцара, если приглядеться, был не столько важный, сколько
растеряннтолько важный, сколько растерянн вносили с улицы в вестибюль сундуки,
коробки, ящики с иностранными буквами. Переезд что ли какой?
Тюльпанов вприпрыжку догнал надворного
советника и постарался держаться от него не далее как в двух шагах, для чего
временами приходилось несолидно рысить, потому что шаг у его высокоблагородия
был широкий и быстрый.
Ох, красиво было в губернаторской резиденции!
Почти как в храме Божьем: разноцветные (может, порфирные?) колонны, парчовые
портьеры, статуи греческих богинь. А люстры! А картины в золотых рамах! А
зеркальный паркет с инкрустацией!
Анисий оглянулся на паркет и вдруг увидел, что
от его позорных штиблет на чудесном полу остаются мокрые и грязные следы.
Господи, хоть бы не увидел никто.
В просторной зале, где не было ни души, а
вдоль стен стояли кресла, надворный советник сказал:
– Посидите тут. И п-папку подержите.
Сам же направился к высоким, раззолоченным,
дверям, но те вдруг сами распахнулись ему навстречу, и вместе с гомоном
разгоряченных голосов в зал вышли четверо: статный генерал, долговязый господин
нерусского вида в клетчатом пальто с пелериной, тощий лысый старик с
преогромными бакенбардами и очкастый чиновник в вицмундире.
В генерале Анисий признал самого князя
Долгорукого и, вострепетав, вытянулся в струнку.
Вблизи его сиятельство оказался не так
молодцеват и свеж, как ежели из толпы смотреть: лицо все в глубоченных
морщинах, кудри противоестественно пышны, а длинные усы и бакенбарды чересчур
каштановы для семидесяти пяти лет.
– Эраст Петрович, вот кстати! –
вскричал губернатор. – он по-французски так коверкает, что ни слова не
поймешь, а по-нашему вообще ни бельмеса. Вы английский знаете, так растолкуйте
мне, чего он от меня хочет! И как только его впустили! Битый час с ним
объясняюсь, и все попусту!
– Ваше высокопревосходительство, как же
его не впустишь, когда он лорд и к вам вхож! – видно уже не в первый раз
плачуще пропищал очкастый. – Откуда ж мне было знать…
