— Все очевидно… Но до сих пор необъяснимо. Эта хрень мимикрирует под разные объекты. Магазины-фантомы в прошлом. Если у этого… как это назвать, не знаю… Так вот, если у него есть возможность маскироваться под что угодно… Сложно даже представить, что нас ждет. И до сих пор никаких следов. Вчера, в самый пик исчезновений, в Останкине были и мои придурки, и лаборатория РАН. Толку — хрен. Сегодня в 14 часов большая сходка в Штабе.
— Об эвакуации речь пойдет? — нетерпеливо встрял Кирилл.
— Нет, это вопрос уже почти решенный. Формально его будут обсуждать, но не более того. Конкретный план изоляции будут разрабатывать.
— Федь, когда, по твоим прогнозам, район закроют?
— Через двое-трое суток, я думаю.
— Ты представляешь, какой режим будет в районе? Хотя бы в общих чертах.
— Пропускная система, патрули, прочесывания. Какие-нибудь датчики поставят, камеры. Править бал будут внутренние войска и ФСБ.
— А я уверен, Федя, что поначалу многие родственники пропавших попытаются остаться в районе.
— Скорее всего ты прав. В первые дни останутся возможности для маневра. Потом — нет. И вот что я тебе скажу, Кирюха. После эвакуации исчезновения продолжатся.
— Так кому исчезать, если там одни внутренние войска останутся?
— Вот они и будут исчезать.
— Думаешь?
— Уверен.
— Так, все ясно. Теперь мой выход. Предлагаю тебе одну крайне интересную сделку, — многозначительно сказал Васютин. Малаев кивнул, готовясь слушать. — Если у нас получится, Федя… вряд ли мы увидимся. Но ты мне очень нужен.
— Прекрасное чувство, — мечтательно произнес Малаев.
— Какое? — не понял сыщик.
— Когда нужен кому-нибудь. Да к тому же очень. Слушаю тебя.
— С одной стороны, все предельно просто, — обстоятельно начал Васютин.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕ
Консилиум был в самом разгаре. Просторный кабинет трещал по швам от обилия собравшихся эскулапов. Матерые практики и просвещенные теоретики с регалиями и без оных, все они экстренно искали то единственно верное лечение, способное спасти уникального больного. После обманчивой ремиссии неожиданно наступил глубокий кризис. Выбранное лечение себя не оправдало, подарив пациенту лишь кратковременное облегчение. Теперь же его состояние было критическим, а потому вопрос стоял ребром, требуя безотлагательного ответа. Терапия или хирургия?
Когда необъяснимая болезнь только началась, большинство участников консилиума верило в терапию. Сейчас же многие, даже самые убежденные противники операционного вмешательства, уповали на скальпель, который в опытных руках виртуозного хирурга принесет быстрое исцеление. Возможность продолжения терапии еще рассматривалась, но больше ради полемики. Все «доктора», присутствующие на этом совете, знали, что пациент ляжет на операционный стол. Напряжение дискуссии ослабевало, явно свидетельствуя об убедительной победе хирургов над терапевтами. Да и терапевты давно уже обдумывали, какое восстановительное лечение назначить после операции.
Председатель консилиума генерал-лейтенант Белов, тяжело и задумчиво вздохнув, терпеливо дослушал очередного врача, выступающего за кардинальное хирургическое вмешательство. Когда тот закончил, он сурово кашлянул и произнес то самое слово, которое уже не раз несмело звучало в этих стенах:
— Итак, значит… Эвакуация и полная блокада района. Есть аргументированные возражения?
Собравшиеся молчали, соглашаясь с неизбежным.
— Может, это и не решит проблему окончательно, но… Хотя бы предотвратит жертвы среди населения, — сказал председатель Экстренного штаба. Он снова вздохнул и помассировал ноющие виски. — Остается надеяться, что за пределы Останкина эта чертовщина не выберется, — добавил он, понизив голос. — Ну, и… В пустом районе мы сделаем все, чтобы найти эту… аномалию. — Собравшиеся согласно закивали. — Итак, уважаемые коллеги, принципиальное решение мы приняли. Займемся разработкой плана операции.
Еще несколько дней назад такой поворот событий показался бы невероятным. Но двести двенадцать пропавших за сутки круто изменили ситуацию. Обнадеживающее затишье, полное упований на силу могущественной государственной машины, сменилось окончательным осознанием беспомощности и неизбежности капитуляции. Все участники совещания, от бывалых вояк до гражданских врачей и психологов, в кулуарных перекурах сходились в том, что события последних суток были похожи на жестокую демонстрацию превосходства. Даже те, кто раньше был ярым противником любых объяснений, теперь уверовали, что за абстрактным термином «паранормальное явление» стоит некто разумный, о чем и говорил им похожий на хипаря консультант ФСБ. Лишь самые черствые и циничные из членов Штаба не слышали воплей совести, обвиняющей их в людском горе, наполнившем Останкино. Остальные были мрачны и растеряны. Полная эвакуация жителей района обещала им, что смутное чувство вины, поселившееся где-то за грудиной, перестанет расти день ото дня пропорционально списку пропавших. Она сулила им новую надежду на победу, такую необходимую и живительную.
Через несколько часов напряженной работы, по-военному четкой и организованной, план операции по изоляции Останкина от города, страны и всего остального мира был готов. Он основывался на утвержденной процедуре эвакуации населения в случае войны или природных катаклизмов.
Вручив протокол совещания и план операции полномочному представителю президента, начальник Штаба генерал-лейтенант Белов, уткнувшись взглядом в какой-то листок, сказал:
— Мы ждем приказа главнокомандующего о начале операции. Как только он поступит, действуем четко и быстро. Информируем население, силами внутренних войск закрываем район и начинаем эвакуацию. За тридцать часов должны успеть вывести гражданских из опасной зоны. — Он внимательно посмотрел на командующего внутренними войсками Васильченко и на заместителя главы МЧС Дорина. — Как только район опустеет — блокируем его, к чертям собачьим, — злобно добавил Белов, так яростно сжав кулаки, будто собирался набить морду паранормальному явлению. — Я уверен, что приказ об эвакуации мы получим, — произнес он после некоторой паузы. — Так что давайте не будем терять драгоценное время и займемся проработкой деталей.
Кабинет ожил, наполняясь звуками приглушенных голосов. В этот момент телефон капитана Троекурова зазвенел вибрирующим корпусом о пригоршню монет, лежавших в Валеркином кармане. Дисплей бывалого поцарапанного «Самсунга» сообщал, что звонили из отделения. Шепнув что-то на ухо Еременко, он тихонько извинился и вышел. Когда капитан вернулся, все члены Штаба смолкли, выжидательно глядя на него. По лицу Валерки было видно, что случилось что-то значительное.
— Следователь Троекуров, доложите обстановку в Останкине! — скомандовал полковник Еременко.
— Коллеги! У нас есть еще один свидетель. И трое его друзей, пропавших без вести у него на глазах, — произнес Валерка, запнувшись от волнения и шумно сглотнув. В кабинете стало так тихо, что Троекуров отчетливо слышал биение своего сердца. — Так… Дело обстояло следующим образом, — начал он, нервно теребя редко надеваемый, а потому непривычный галстук. — Около двадцати минут назад в отделение прибежал перепуганный парень восемнадцати с половиной лет. Он рассказал, что шел по улице Королева с тремя друзьями. У Телецентра они решили перейти дорогу. Так вот… Трое спустились в подземный переход, а он пошел поверху. Дорогу пересек и понял, что там перехода нет. Бросился обратно. И на противоположной стороне его тоже не было. Исчез вместе с тремя его попутчиками. Парень клянется, что лично видел, как они спускались вниз по лестнице. Ему уже сделали экспресс-анализ на наркотики. Чисто. Впереди психиатрическая экспертиза. Три патруля прибыли на место происшествия. Всё оцепили, ждут криминалистов и людей из Академии наук.
