— Я тебе перезвоню ровно через две минуты, — твердо сказал Федя и отключился. «Двух минут ей не хватит, это точно. Она теперь неделю заикаться будет. Опять, поди, что-то такое учуяла, а что — не знает», — с досадой подумал он. И зашел в кафе, чтобы позавтракать. Усевшись за столик, он набрал Надин номер.
— Федор, сегодня люди пропадут! — решительно выпалил женский голос на другом конце.
— Ну, они и вчера пропадали. Семнадцать голов.
— Нет, другое, другое. И… я… я видела.
— Может, увидимся? И спокойно все обсудим.
— Мы должны предупредить этих… ну, кого надо, Штаб.
— О чем, Надь?
— Что люди исчезнут.
— Надюша, они уже месяц исчезают. Что мы в Штабе скажем? Ты даже мне ничего толком объяснить не можешь. Что ты видела?
— То, что мы тогда искали.
— Так! Через сорок минут на «Спортивной». Успеешь?
Малаев сунул трубку в карман и замер, будто прислушиваясь к своим мыслям. «Надя, конечно, истеричка, но врать она не станет. Вот ошибиться может. Но если не ошиблась… Это получается, что она с останкинской кликушей пообщалась? Так, что ли? — Федя нервно пригладил волосы и поправил очки. — Если так, то это прорыв. Это контакт, это…»
От предчувствия чего-то важного есть сразу же расхотелось. Посмотрев на подошедшего официанта пустым взглядом, он встал и вышел из кафе.
Через сорок минут у станции метро «Спортивная» Нади не было. Не было и через час, а ее телефон не отвечал. Малаев продолжал ждать. И вскоре услышал за спиной знакомый голос.
— Федор! — позвал он его.
Обернувшись и увидев Надежду, Малаев изменился в лице и тихонько охнул. Перед ним стоял другой человек, лишь отдаленно похожий на его экстрасенса. Сильно похудевшая, с сероватым, постаревшим лицом, она боязливо бегала глазами по сторонам, будто выискивала кого-то.
— Надюша, привет! Ну что, пойдем куда-нибудь сядем, я тебя завтраком угощу.
— А ты… ты на машине? — отрывисто спросила она.
— Да, вон красный «Вольво». Тебя отвезти надо?
— Нет, пойдем в машину говорить.
Она нервно поправила волосы. Малаев слегка опешил. Рука полноватой Нади сейчас выглядела так, будто женщина умирала от обезвоживания. Пергаментная кожа, усыпанная мельчайшими морщинами, как у весьма пожилой женщины. «Вот, началось, — полыхнуло в голове у Феди. — Контакт!» — с пугающим восторгом подумал он.
Неуклюже усевшись в машину, Надежда молчала.
— Ну, рассказывай. Я вижу, есть что рассказать, да? — не выдержав ее молчания, сказал Федя.
— Я… сейчас… сейчас расскажу, — дрожащим голосом пообещала экстрасенс, снова замолчав.
Малаев украдкой разглядывал ее. «Может, просто болеет. А я себе надумал, — размышлял он. И тут же сам себе возразил: — Нет… Это чем же болеть надо, чтоб за несколько дней так сдать. Она ж прям постарела».
— Федор, значит, так, — начала Надя, почему-то бросив на него испуганный взгляд. — Я была в гостях у тетки своей. Она на Малинковке живет. И я… ну, я каждый раз, когда у нее бываю, хожу в эту церковь, на горке, у метро «ВДНХ».
— Понял, — как можно мягче произнес Малаев.
— Церковь Тихвинской Божией Матери. И сегодня пошла. Поставила свечи, молитвы заказала.
Немного помолчав, она вдруг так произнесла короткое емкое «у-у-х», будто свечи пришлось ставить с риском для жизни. Глубоко вздохнув, она с заметным усилием продолжила:
— А потом я еще к иконе Всех Святых подошла. И когда на нее посмотрела, услышала тихий звон. Как будто в ушах звенит, знаешь? Но только тише. Совсем тихо… неразличимо.
— И что?
— Что? Позвенело немного… а потом сквозь звон этот… совершенно ясно стали слышны слова.
— Слова?! — хрипло переспросил Малаев и закашлялся.
— Сначала несколько фраз на греческом.
— На греческом? А как ты поняла, что это греческий?
— У меня сестра его учила. А потом уже по-русски, но как-то отрывками.
— То есть?
— Ну, пара слов, потом опять просто звон этот.
— А что за слова?
— Сначала точно было слышно «жертвой невинной», потом еще слово «станут». И потом… — Она подняла на Федю полные слез глаза, в уголках которых собрались глубокие морщинки. — Потом «дни земные усопших подле заката». И тут я сразу это почувствовала, что и тогда, в Останкине.
— Ты говорила, что там мертвое и живое в одной сущности, да?
— Да, мертвое и живое сразу. Я это чувство ни с чем не спутаю. Это было там, в церкви.
Легкий озноб прошелся по телу Малаева быстрой волной. «Точно — контакт! Но если она просто рехнулась, я ей этого никогда не прощу!» — мелькнуло в его сознании.
— А в храме народу много было?
— Нет, почти никого.
— Расскажи мне, кого ты там видела.
Надя задумалась, вспоминая:
— Так… старик в пиджаке сером, женщина средних лет, высокая, в цветастой юбке, бабулька какая-то в берете… И мужчина еще был. Лет тридцати пяти, толстый.
— И все?
— Да, все.
— Как ты думаешь, Надюша, от кого-то из них это твое «мертвое и живое» могло исходить?
— Трудно сказать… Я очень испугалась.
— И ты ничего не искала? Энергетику свою не использовала? — вкрадчиво спросил Федя.
— Да нет! Нет! Я просто зашла в церковь!
— И что потом?
— Я… ну, я потом пошла. И тебе сразу позвонила.
«Не пошла, а побежала в панике», — мысленно поправил ее Малаев. Он вынул из бардачка блокнот и старенький «паркер».
— Так, значит «жертвой невинной» было сначала? — Надя кивнула. — Потом «станут», правильно? — спросил он, записывая слова в блокнот. — И «дни усопших», да? — уточнил Федя.
— Дни земные усопших подле заката, — поправила его экстрасенс.
— Жертвой невинной станут дни земные усопших подле заката, — прочитал он. — Ясно, Надь. Похоже, что это и впрямь про исчезновения. Будем думать. Ты успокойся и себя не накручивай. А то ты что-то неважно выглядишь. Ты не болеешь? Давай-ка я тебя к одному знакомому врачу отвезу.
Жалобно глянув на него, она тихо сказала:
— Нет, я нормально себя чувствую, просто испугалась. Я поеду. Очень домой хочу.
— Тогда завтра утром позвоню и отвезу к доктору, идет?
— Спасибо большое. Завтра поедем. А сейчас — домой, — вяло сказала она, попрощалась и вышла из машины.
Следующие полчаса Федя усердно вдумывался в то, что произошло, по-прежнему сидя в машине. Послание, якобы исходящее от стекла, закрывающего икону, он расшифровал быстро. Когда он вспомнил, что души усопшие обретаются на земле сорок дней, все встало на свои места. В его интерпретации фраза теперь звучала так: «Вечером, незадолго до захода солнца, исчезнут сорок человек». Куда больше его беспокоил вопрос, а не причудилось ли все это излишне впечатлительной Надежде. А не галлюцинации ли у нее? «Завтра утром станет ясно. Если сорок человек пропадут сегодня до заката, тогда… А что тогда? Надя могла это „проинтуичить“ и облечь в такую мистическую форму. Маловероятно. Она никогда не была прогнозистом, с чего вдруг она предсказывает исчезновения?» — думал он. И еще один момент беспокоил Малаева. Если допустить, что предупреждение исходило от кликуши, то что за странная форма трансляции?
