В смутные девяностые клинику охраняла рота милиции, специально созданная и расквартированная на территории больницы. Крепкие милиционеры несли круглосуточную вахту, экипированные бронежилетами, касками, рациями, автоматами Калашникова и суровыми лицами. Их воинственный вид нравился мне, ведь в те неспокойные годы нам нередко случалось общаться с заказчиками похорон, имевшими при себе огнестрельное оружие. Я сразу узнавал их. Специфическая манера общения и спортивная одежда в сочетании с массивным золотом прямо говорили об их профессиональной принадлежности к цеху организованной преступности. Они вели себя как полноправные хозяева страны, которым позволили взять ее силой. «Значит, так, пацан, слушай сюда», — частенько говорила братва вместо приветствия. Они не просто оформляли заказ на ритуальные услуги, а выдвигали свои требования, демонстративно поправляя наплечную кобуру. И в такие моменты парни с автоматами, охраняющие клинику, помогали держаться увереннее. Но.
Несмотря на напряженную криминогенную обстановку девяностых, тогда никакого поста охраны в нашем патологоанатомическом отделении не было. Автоматчики были где-то там, в глубине клиники, вроде бы готовые явиться по первому зову. Мало того, ворота морга были гостеприимно распахнуты круглые сутки. А потому то и дело в нашем дворе появлялись непрошеные гости. Летними вечерами шумные компании, изрядно подгулявшие в парке напротив клиники, вольготно располагались на скамейках недалеко от дверей траурного зала, продолжая начатый банкет. Иногда нетрезвые сограждане настойчиво давили на звонок служебного входа, желая пообщаться с дежурным санитаром. Предлагали разделить с ними трапезу, а заодно провести экскурсию в холодильник, чтобы «глянуть на жмуриков». Некоторые из них были настолько настойчивыми, что приходилось звонить ментам. А когда те неспешно появлялись во дворе отделения, неудавшиеся экскурсанты еще долго препирались с представителями закона, пытаясь отстоять свое право на экзотическую пирушку у стен морга.
Заглядывали и куда более странные личности, влекомые к нашим распахнутым воротам романтическим ореолом смерти. Были среди них откровенные сумасшедшие, несущие ахинею, вроде просьбы продать голову мертвеца или налить мертвой крови в баночку из-под маринованных огурцов, предусмотрительно принесенную с собой. Но чаще встречались экзальтированные подростки, возомнившие себя сатанистами, фанаты «Каннибал корпс» и прочие малолетки, испорченные тлетворным влиянием западной контр-культуры. Так или иначе, все они хотели экстремальных зрелищ, представляя патологоанатомическое отделение этаким кровавым предбанником ада. А санитаров — зловещими мясниками. Мы слали их восвояси как могли вежливее. Но открытые ворота манили новых.
А вот сейчас все наоборот. Охрана наша безоружна. Кроме того, случается, что на дежурство в морг заступает слабый пол средних лет и в случае чего сами будут нуждаться в защите. Зато строгий пропускной режим, ворота открываются в восемь утра и закрываются в 16.00. А после шести часов еще и выключают лифты, и чтобы забрать труп из отделения, ночнику приходится звонить в диспетчерскую, просить включить. Государство в последние годы закрутило гайки. И клиника, будучи его частью, сделала то же самое. Особенно это коснулось нашего отделения, и тому был повод. Вовки рассказали мне об этом давнем происшествии, случившемся несколько лет назад.
Как-то раз городская бригада трупоперевозки привезла нам труп некоего гражданина, скончавшегося где-то в Бибиреве. И в этот самый момент ночной санитар отлучился в одно из отделений клиники за умершим, оставив пустым закрытое отделение. Парни с перевозки потрезвонили в дверь, а когда им не открыли, решили просто выгрузить пластиковый мешок с телом у крыльца служебного входа. А там санитар его обнаружит — и все обойдется. Так и сделали. Вполне возможно, все и обошлось бы, но. в эту историю вкрались непредвиденные обстоятельства. Главное — фельдшер забыл прикрепить бирку на покойного. А кроме того, больше в ту ночь перевозка в четвертую клинику не приезжала. В результате ранним утром мирно спящего ночника разбудил настойчивый дверной звонок. На пороге служебного входа стояли два охранника, нашедшие бесхозный труп во время утреннего обхода. Не обнаружив на теле бирки, все не на шутку всполошились. Неопознанный покойник лежал на территории охраняемого объекта, ситуация совершенно криминальная. Пришлось вызывать милицию, ведь признаки преступления были налицо. Лишь через несколько часов руководство клиники и прибывшие сотрудники органов разобрались, что к чему, поставив на уши Департамент здравоохранения города. Бригаду нашли, нашли и бирку. Кое-кого уволили задним числом, и настоящего скандала не случилось. Слава богу, родня покойного так и не узнала об этом происшествии. Но с тех пор бригадам трупоперевозки, чтобы выбраться за ворота больницы, нужна бумажка, подписанная санитаром, Итак, отомкнув ключом пропуска вход в Царство мертвых, я взбираюсь вверх по древу рабочего дня, оставляя позади минуту за минутой. Удачно добраться до его окончания, без ошибок и травм, — вот моя ежедневная цель. И первая моя задача — выдачи.
Выдачи
В 8.30 утра все начинается с закипающего чайника, форменных хирургических пижам, приглушенного звука радио. «Пойду открою фирму», — говорю я, забирая ключи от зоны выдач. На них брелок в виде деревянного гроба — сувенир с ежегодной отраслевой выставки ритуальщиков. Еще одно напоминание о переменчивом времени: ведь подобных выставок раньше не было. Открываю дверь «ритуальной комнаты», бужу ее щелчком выключателя, расположение которого помню с юности. Яркий резкий свет дневных ламп — никогда его не любил. Передо мною подкат, слева у стены стол с рабочими принадлежностями и шкаф с разным подсобным добром. В нижней его части несметное количество разных одеколонов — от совковых до перестроечных. Одного «Тройного» разновидностей двадцать. Богемный «Саша», суровая забористая «Гвоздика», резкий грубоватый «Шипр», гламурная «Розовая вода». Эту коллекцию ребята собирали много лет. Верхняя часть шкафа прикрыта зеркальными дверцами. В ней, кроме перекиси, моментального клея, гвоздей, молотка, детского крема и пудры, хранилась другая коллекция. Исключительно подлинные образцы французского, итальянского, японского парфюмерного искусства. Все распечатаны, ведь ими душили мертвецов.
Я прохожу вперед, к траурному залу. Щелкая клавишами, заливаю его кремовые гранитные стены теплым желтым светом. И нередко чуть слышно говорю: «Красота!» Потому что и впрямь — красота. Жаль даже, что мертвым все равно. Но совсем скоро здесь появятся живые. И прольют слезы, и будут горевать, кто искренне, кто через силу. И равнодушные тоже будут, куда ж без них. Но пока здесь тихо. Я подхожу к большому деревянному распятию, висящему на стене позади массивного постамента. Наскоро крестясь, прислоняюсь к нему лбом и прошу у Всевышнего сделать этот день милостивым ко мне и ко всем, кто рядом. Это самый личный момент дня, его не видят ни живые, ни мертвые.
Следующие пару-тройку часов мертвецы и их родня будут окружать меня и моих напарников плотным кольцом. Это самый ответственный этап сегодняшнего труда. Количество выдач все сильно меняет. Если их пять — это одна работа. Но если их, например, восемнадцать, большая часть которых должна быть отдана родне до 10.30. тогда — совсем другая.
