В ту минуту шоп-тур, перекроенный мною в экскурсию, переродился, став паломничеством. Порывшись в Интернете, я выписал адреса всех действующих христианских церквей Стамбула. Их оказалось не так много, всего восемь. Большая их часть находилась в центре города и лишь пара — на окраине. Купив в книжном путеводитель, отыскал их на карте, обведя ручкой. Наскоро собрав скудную сумку, я был готов к первому в жизни паломничеству. Оно манило своим необычным статусом, обещая нечто большее, чем очередная загранпоездка.
А за день до вылета меня вдруг посетила интересная идея. Сходив в храм, помолился перед поездкой и купил свечей, ровно по числу константинопольских церквей, до которых собирался дойти. «Из каждой церкви тоже возьму по свечке. А как приеду, в нашем приходе поставлю. Так будет правильно», — решил я, хотя раньше не слышал ни о чем подобном.
И вот наконец-то аэропорт и старенький «Боинг», запряженный в чартерное ярмо, полный крупных, разбитных и нетрезвых женщин. Подняв короткий матерный тост за удачный бизнес, соседки по аэроплану с удивлением обнаружили меня и тут же бесцеремонно всучили мне свое общество, радушно предлагая разнообразный алкоголь, приобретенный в «дьюти фри». Представив, какая реакция последует за отказом, я обреченно согласился на чисто символическую порцию виски. Выяснив, что к шубам, курткам и стрингам я равнодушен, они принялись наперебой задавать мне самые разные вопросы, которые не принято задавать малознакомым людям. Их интересовали: прописка, семейное положение, жилищные условия, род занятий и уровень ежемесячного дохода. Ну, и цель поездки. Про Константинополь они слышали, но где это — не знали. Проклиная беспошлинное угощение, закрепившее наше знакомство, я, как мог, старался увильнуть от допроса. И жалел, что сразу после взлета не заперся в туалете. Когда командир экипажа объявил о скорой посадке, я готов был прыгать от радости. И с ужасом думал, что через четверо суток вновь окажусь запертым с ними на девяти тысячах метров.
Признаюсь, Константинополь произвел на меня мощнейшее впечатление. Цветущий уже в середине марта, накрытый лазурью безоблачного неба, полный воздухом трех морей и птичьим гомоном, изобилующий красками, запахами, ароматами, торгующийся за каждую копейку, полный запрещенных удовольствий и сомнительных личностей, с футуристическим трамваем, скользящим вдоль древних мечетей и торговых центров, отливающих синевой остекленения. Спустя десять лет я помню его, словно вернулся вчера. Воспоминания эти куда ярче и объемнее фотоальбома, забитого снимками.
Уже под утро я бросил рюкзак и уставший организм в тесную комнатушку номера, окна которой выходили в узкий квадратный внутренний двор, полный курлыкающих голубей и похожий на заброшенную шахту. В номере я нашел телевизор, маленький холодильник, крошечный душ, что был мне в обтяжку. И даже фен, явное излишество в этой спартанской обстановке. Наскоро помывшись, завалился спать на каких-то четыре часа. А засыпая, предвкушал завтрашнее паломничество.
Я вышел в город через полчаса после рассвета, выпив очень крепкого кофе. Утренний Стамбул, стряхнувший с себя анабиоз ночных часов, стремительно просыпался, закипая красками и запахами шумного буднего дня. Пораженный городом, погрузившим меня в свою суетную пляску, русский паломник Антонов двигался в самый его центр, к католической церкви Непорочного зачатия, что стояла между минаретов недалеко от набережной Босфора. Храм красного кирпича был еще закрыт, и мне выдалось погулять в его окрестностях, изредка фотографируя самые впечатляющие виды. Через пару часов я услышал короткий призывный бой колокола, благо был совсем недалеко. Помолившись, непривычно для православного присев на скамью, я поставил свечу, привезенную с Родины. И забрал одну с собой, пожертвовав немного на храм.
Выйдя за ворота, развернул карту. Мой путь лежал в древнюю катакомбную церковь ранних христиан. «Сейчас там музейный комплекс. Надеюсь, работает.» — подумал я, вычерчивая пальцем маршрут. И двинулся вперед.
Спустя час карта упорно твердила, что я на месте. Это было в тупике узкой улицы, ползущей круто вверх. Слева кафешка и магазинчик, справа винтажный жилой дом с бельем на балконах. За тупиком виднелся невысокий холм, поросший травой. И вот наконец я заметил невзрачные маленькие воротца, выложенные камнем. На них висела табличка, утверждающая, что это и есть искомый мною музей.
И конечно же, он был закрыт! Сперва хотел было выругаться, но вовремя одернул себя. И как подобает паломнику, обратился к Богу:
— Ангел-хранитель, моли Господа обо мне! Дай мне попасть за эти ворота, Боже, — прошептал я и перекрестился.
Взявшись за кольцо, с силой постучал и прислушался. Тишина. Постучал еще раз, и еще. Безрезультатно.
— Кто-нибудь есть из персонала? — прокричал я по-английски, предварительно снова приложив тяжелое кольцо об запертую дверь. Повернувшись ухом, будто это поможет, прислушался.
— Богородица, помоги мне, — еще раз перекрестился я, малодушно теряя надежду.
Спустя минуту, пошумев в последний раз, уже собрался перенести на завтра и даже повернулся спиной к входу в музей.
И именно в этот момент услышал шаги. Бросившись к кольцу, постучал. В ответ донеслось сердитое старческое бормотание, в конце которого был короткий турецкий возглас.
Через мгновение калитка в воротах со скрипом отворилась. Передо мною стоял пузатый седой бородатый турок в вытянутых спортивных штанах, резиновых тапочках на босу ногу и с камуфляжной натовской курткой, накинутой на плечи. Он хмуро и вопросительно глянул на меня исподлобья. «Спасибо, Господи!» — мысленно выкрикнул я. И без труда выдав самую радушную улыбку, на какую был способен, заговорил с ним.
Не спеша и четко, самыми простыми словами объяснил, что я русский паломник, приехал из Москвы, долго шел, еле нашел, и что мне очень нужно попасть в катакомбы, к древним христианским алтарям. Лишь только я начал, он вытащил из кармана сигарету, прикурил и молча, с интересом, смотрел на меня, пока я не закончил. Вздохнув, так ничего мне и не сказав, он повернулся и крикнул за калитку: «Тимур!», добавив что-то на турецком. И кивком головы пригласил внутрь.
Переступив порог, я был не просто доволен. Я ликовал. Состояние это было неожиданно радостным. И вместе с ним пришло и волнение, какое бывает в предчувствии чего-то очень значительного.
Вскоре передо мною появился тот самый Тимур, которого звал турок. Щуплый, чернявый и невысокий, совсем молодой парнишка лет двадцати, с тонкими чертами лица, в спортивном костюме и в модных кроссовках.
— Привет! Русс? — протянул он мне руку.
— Привет, дружище! Да, русский. Знаешь язык? — ответил я, с трудом сдерживая счастливую улыбку, расползавшуюся на лице.
Тимур заулыбался, отрицательно покачав головой. И тут же перешел на сносный английский, начисто лишенный произношения.
— Хочешь в катакомбы? Алтарь, крест, да? — сразу перешел он к делу. — Я покажу.
— Прекрасно, пойдем.
Он приблизился ко мне и сказал:
— Надо немного денег. Аслану и на траву. Куришь траву? — подмигнул мне парнишка.
