— Прекратить, ублюдки! Что вы натворили! — донесся снизу голос уже совсем не юношеский или детский.
Приск оглянулся: Сабиней собственной персоной мчался на гребень холма.
— Везир, вон отсюда! — крикнул он белокурому. — И вы оба тоже! Вон!
Троих подростков как ветром сдуло вместе со снежной поземкой с вершины.
Сабиней подошел к краю обрыва и глянул вниз, шепнул что-то едва слышно. Приску показалось: «Он хорошо ушел…» Но за точность фразы центурион поручиться не мог.
— Тебя здесь не было, и ты ничего не видел! — повернулся Сабиней к римлянину.
— Хорошо, — охотно согласился Приск.
— Даю слово, смерть тебе больше не грозит. Эти парни тебя просто украли из-под стражи. Щенки…
— Я должен тебе верить?
— Благодари царя царей за милость: Децебал велел сохранить тебе жизнь и доставить в Сармизегетузу. Но повторяю: здесь тебя не было, и этих парней ты не видел.
Нелепость происходящего на миг рассмешила центуриона. От людей любое безобразие можно попытаться скрыть, но от богов?.. Ведь огрешный обряд совершен перед Замолксисом, а не перед центурионом Приском.
— Отдай кинжал! — потребовал Сабиней.
Приск помедлил, повертел оружие в руках. Кинжал давал, разумеется, шанс. Но Сабиней не тот боец, которого можно одолеть с одним кинжалом. К тому же эти шестеро мальчишек здесь рядом и наверняка явятся даку на помощь. Впрочем, не этот расчет решил дело — «доставить в Сармизегетузу», — сказал Сабиней. Ради этого Приск здесь. Бежать — значит упустить шанс выполнить задание. Приск вздохнул сожалеюще и отдал Сабинею кинжал убитого. После чего они вместе стали спускаться с вершины. Ненадолго открылась страшная терраса. Мальчишки уже извлекли копья из земли и теперь стаскивали тело своего товарища с древка. Снег вокруг ярко алел, а вся сцена заставила вспомнить жестокую веселость удачной охоты по первой пороше.
Но по тому, как на миг окаменело лицо Сабинея, сделалось ясно — ничего радостного и тем более удачного в происходящем нет. Приск сказал: если римлянин нарушит обряд жертвоприношения, свою вину перед богами ему придется долго и тщательно заглаживать. Наверное, и у даков так же. А Везир и его друзья не просто нарушили обряд, а чудовищно его исказили. Так всегда бывает, когда старшее поколение погибает на войне, а ребятня остается строить жизнь вкривь и вкось, позабыв вековые традиции. Если бы смерть Приска могла исправить содеянное, Сабиней, не задумываясь, прикончил бы римлянина. Но простой комат наверняка не знал всех таинств наиважнейшего дакийского обряда.
— Скорее! — Сабиней толкнул замешкавшегося на миг Приска. — Если все они не умрут до весны, значит, Замолксис простил их дерзость и принял гонца.
* * *
Как ни странно, сопровождавшие их даки вдруг сделались любезны и даже неуклюже услужливы. Вечером, когда остановились на одной из террас на ночевку, позволили нагреть воды и устроить что-то вроде бани. На стол подали вино с медом (здешний мед был поразительно сладок), а также местные закуски — ветчину с диким чесноком, соленую капусту и на горячее просяную кашу с топленым салом, а на десерт — упаренную чернику.
— Куда тебя увезли утром? — спросил Лонгин.
— Ребята хотели немного потренироваться с оружием, — солгал Приск. — Но одного я убил, и охота пропала. А потом явился Сабиней… Вообще-то я надеялся удрать.
Лонгин едва заметно приподнял брови и улыбнулся, давая понять, что оценил шутку. Приск не стал уточнять, что это ему почти удалось. Про неудачное жертвоприношение на скале он ничего не сказал.
— Я не могу понять, куда нас везут, — заметил Лонгин. — То мне кажется, что в Сармизегетузу, то — вдаль от нее.
— Это обнадеживает. Даки делают все, чтобы ты не мог вспомнить дорогу. Значит, нам предстоит обратный путь.
Приск давно не сомневался, что их пленение было подстроено заранее: и само письмо, и слово Децебала — все это детали ловушки. Да что там письмо — нападение по дороге в Дробету, необъяснимое и на первый взгляд глупое, теперь выглядело уже не столь наивно, поскольку являлось частицей обширного и хитроумного плана: сначала разбойники нападают, потом Сабиней их хватает и выдает Лонгину — такое вот своеобразное заверение в преданности. Лонгин, кстати, милостиво велел пленных не распинать, а продать в рабство. Видимо, думал, что тем самым задобрит Децебала. Ну-ну… Доброта Децебала… Дружба Децебала…
«Но вдруг… это предательство… не Децебала вовсе?» — пронзила центуриона внезапная мысль.
Ведь Лонгин с Децебалом давно знакомы! Вот именно, давнее знакомство… Лонгину ведомы все планы римских крепостей, численность соединений, сильные и слабые стороны командиров, да и в планы грядущей войны он посвящен. Вдруг совсем не ради Траяна легат стремился в столицу даков, но ради Децебала? Сколько царь Дакии заплатит легату за эти сведения? Да еще постарается у Траяна выторговать уступки, сделав вид, что Лонгину угрожает опасность. Догадка показалась настолько убедительной, что Приск внутренне похолодел. Только предатель может так бесстрашно лезть в логово дакийского волка!
— Нам надо бежать, — сказал Приск глухим голосом. — Даки нас не охраняют особенно тщательно. Уйдем ночью…
— Снег выпал, ты заметил? — усмехнулся Лонгин. — У нас нет проводника. И потом, я уже говорил тебе, центурион: пока не увижу укреплений Сармизегетузы, о возвращении не может быть и речи… К тому же… — Лонгин помедлил. — Мне наверняка предстоит обстоятельная беседа с царем. Я хочу знать, что задумал Децебал, — это очень важно для будущей войны.
«Значит, так? Так, да? Сколько же Децебал тебе заплатил, а? — Приску стоило огромного труда не произнести это вслух. — Сколько же золота тебе пообещал твой старый друг?» — мысленно кричал легату Приск и все сильнее стискивал зубы — так что ломило челюсти и скулы.
Глава VII
СТОЛИЦА ДАКИИ
Осень — зима 857–858 годов от основания Рима
[48]
Сармизегетуза
[49]
Лонгин не ошибся: в конце концов дакам надоело кружить по горам, и они привезли пленников в свою столицу. В последнюю войну римляне так и не сумели подобраться к этой крепости — царь признал свое поражение прежде. По условиям мирного договора римляне имели право поставить свой гарнизон в крепости Сармизегетузы, а сам Децебал должен был разрушить стены столицы.
Несообразность договора проступила сразу же, как только перешли к исполнению: какой смысл рушить стены крепости, если внутри должен стоять римский гарнизон? К тому же дакийская столица, поселения которой раскинулись почти на сотне террас, собственно крепость имела совсем небольшую. Места внутри ограды, чтобы разместить солидный гарнизон, попросту не было. Да и сам дакийский царь со своими домочадцами, сотрапезниками и телохранителями никуда выезжать из столицы не собирался. Порушили даки стены десятифутовой высоты или нет, так и осталось загадкой. Даки уверяли, что да, так и было, но никто обрушенных стен не видел. Потому как дальше Фетеле-Альбе, как выяснилось, никто из римлян не заглядывал. Гарнизон, которому надлежало стоять в Сармизегетузе, расположился в укрепленном лагере в низине на перекрестье дорог на Бистре: римляне не любили сидеть в горах, даки — опасались равнин. Так и разошлись в молчаливом согласии.
