– Кто он? Имя.
– Мы не знаем. Собирались выбросить ближе к утру. Может, ты опознаешь?
Декстр подошел посмотреть на убитого. Сбросил кожу. Фламма фыркнул и зажал нос, остальные переносили вонь более стоически. Декстр повернул убитого на бок, заглянул в рот… Потом наклонился, задрал тунику, спустил набедренную повязку.
– Что… что ты делаешь? – изумился Кука.
– Проверяю, не обрезан ли, – отозвался Декстр.
– В этом замешаны иудеи? – уточнил Приск.
– Пока не знаю. Этого парня вижу в первый раз. Но могу помочь вам избавиться от трупа – на улице меня ждет человек с лошадьми. – Фрументарий накрыл убитого кожей и вернулся в кресло. – А теперь… расскажи мне, что ты собирался сделать.
Холод, который исходил от Декстра, подействовал отрезвляюще и – как ни странно – ободряюще.
– Я хотел отвезти завещание Адриану, – признался почти с облегчением Приск.
Друзья затаили дыхание. Декстр молчал.
– В этом есть резон… – кивнул после затянувшейся паузы фрументарий. – На Востоке полно жуликов, способных подделать текст. А уж как представить потом завещание всему миру, Адриан решит, не торопясь. Главное – чтобы пергамент исчез из Рима. Тогда конкуренты не смогут переделать текст для своего человека. И смотри в этот раз не ошибись, трибун. Марк едет с тобой. В случае ошибки ты подставишь не только свою, но и его голову под удар. Ах да, вот еще что… С тобой отправится мой человек.
– Твой человек? – переспросил Приск.
– Мой вольноотпущенник. Максим.
– Он тоже знает про завещание? – В Куке любопытство победило страх.
– Он будет знать, что военный трибун везет важное письмо Адриану – более ничего. Марка ни во что не посвящать. И смотри, Приск, – не проболтайся. Иначе…
Это была недвусмысленная угроза, и трибун очень хорошо ее понял. В Риме приемный сын ближе новой родне, нежели кровной. Так что юный Марк, как ни верти, теперь дороже Декстру, нежели Приску.
Несмотря на угрозы, все разрешилось не так уж и плохо: план Приска одобрили, Афраний на их стороне. А иметь такого человека, как Афраний Декстр, своим союзником – уже, считай, полдела. Зато такого врага Приск никому бы не пожелал.
И все же тревога не унималась, а, наоборот, росла.
В этом деле было столько неожиданностей, что расклад сил мог поменяться мгновенно, друзья и союзники – превратиться в заклятых врагов или погибнуть, враги – оказаться слишком могущественными. Не говоря о том, что до самого императора могли дойти слухи, что его завещание исчезло…
– Мы все стоим над пропастью, – пробормотал Кука, вспомнив свой сон, и друзьям осталось только кивнуть.
– Фламма, рано утром ко мне в дом, – приказал Декстр.
– Это еще зачем? – Библиотекарь невольно отступил за спину Тиресия как самого высокого из друзей (за отсутствием Малыша).
– Затем, что я приставлю к тебе для охраны нужного человека. Будут спрашивать, скажешь, что это твой новый раб – вместо Либана.
– Но Либан жив…
– Либана отправь вместе с Кориоллой и другой прислугой из Рима. Твоя жена ведь уезжает, не так ли, Гай? – бросил небрежно Декстр.
– Как ты узнал?
– По хаосу в доме и по тому, что сундуки и корзины стоят в атрии.
– А что потом? – испуганным шепотом спросил Фламма.
– Потом объясню. Может быть. А ты, трибун… – Афраний прищурился. – Ты – молодец. Почти обманул меня. Хорошо усвоил урок: делай явное и одновременно тайное. Пока явное отвлекает, тайное достигает цели.
– Не помню, чтобы ты меня этому учил…
– Своими действиями, Гай. Учат ведь не слова.
* * *
Когда Декстр ушел, а его люди унесли с собой труп гладиатора, друзья наконец решились перевести дух в прямом смысле слова – тело уже изрядно смердело. Вдохнув свежего воздуха, Кука тут же вспомнил о том, что они еще не обедали, и побежал на кухню – приказать, чтобы разогревали давно остывшее мясо.
Вскоре друзья расположились на ложах в триклинии. Единственной женщиной на обеде, как и в прошлый раз, была Кориолла. Слуг отпустили. Поначалу друзья сидели, но постепенно их разморило, и они растянулись на ложах.
Кубки с неразбавленным вином опорожнялись уже не по первому разу.
– Тиресий, тебя уже посвятили в наше дело? – спросил Приск.
– Разумеется, – кивнул прорицатель. – Какие тайны от старых друзей. А что у тебя случилось? Из воплей Декстра я понял лишь одно: сегодня ты все запорол окончательно.
– Почти… Я нашел грека Павсания, он в самом деле должен был подделать завещание в пользу Адриана. Но теперь этот парень мертв. А у меня… – Приск встряхнул мешок рыжего раба, который он притащил из библиотеки с собой в триклиний. – У меня, похоже, остались инструменты убитого.
Он запустил руку в мешок и вытащил деревянный ящик. Сундучок был заперт на замок, и Приск попросту взломал его с помощью кинжала.
Внутри оказались инструменты – ножички, бритвочки, многие весьма даже хитроумные. Кусочки пемзы.
– Может быть, мы сами соорудим завещание в пользу Адриана и отдадим Великой деве? – предложил преторианец.
– Кука!.. – пресек его фантазии Приск. – Кто из нас сможет выскоблить пергамент и вписать новое имя так ловко, чтобы никто не заметил, что это – палимпсест? Люди тренируются подделывать документы годами.
– А ты так не можешь?
– Нет!
– Но у тебя же есть теперь инструменты! – не уступал Кука. – Можешь даже потренироваться…
Все уставились на Приска. Он часто выручал друзей – знал больше других, умел больше; в конце концов, был умнее. Но сейчас они требовали от него невозможного. Умение рисовать и умение подделывать почерк – вещи разные.
А завещание было писано рукой императорского юрисконсульта, и славился он, прежде всего, тем, что его руку узнавали с первого взгляда.
Приск отрицательно покачал головой: подделка будет заметна.
– А Фламма? Он же у нас обожает писать…
– Смеешься? – У библиотекаря застучали зубы. – Я и сам порой свой почерк не разбираю…
– Самое верное – передать завещание Адриану, – сказал Приск. – Декстр тоже так считает.
Поддержка Декстра добавляла этому предложению особую убедительность, но не снижала риск.
– Да, вы все тут точно дураки, – вдруг подал голос Тиресий. – Вы что, собираетесь отправиться к Адриану и просто так взять и отдать ему украденное завещание?
– Разумеется. Он же наш патрон, – с важным видом кивнул Фламма.
– Как я посмотрю, совершенно выжили из ума, прохлаждаясь здесь в Риме. Речь-то идет не о завещании на виноградник или на какой-нибудь полуразрушенный домишко, который легче снести, чем отремонтировать. Речь об империи, и занимает она почти весь известный нам мир. Скажи, что значит наша жизнь по сравнению с таким наследством?
