Снилось многое, по многу раз одно и то же. Катафрактарии на покрытых броней скакунах, легкие стрелки, что роились вокруг них, как насекомые вокруг быка на лугу. Бронированные всадники мчались в атаку на построившихся черепахой легионеров, их встречали два ряда копий и туча дротиков… Потом снилась крепость с залитыми битумом камнями, снились заросли пальм и кустарника, столь густые вдоль берегов реки, что дорогу приходилось прорубать топорами. Снилось небо, лиловое от зноя… Снились люди со вспоротыми животами на улицах городов… а потом стали сниться города в руинах, колоннады, опрокинутые на землю, будто сам Вулкан обрушил свой огромный молот и разбил мраморные колонны, как глиняные черепки. Города менялись – но всюду было одно и то же: рухнувшие храмы и дворцы, изувеченные колонны и статуи, погибшие люди.
От всех этих снов не было проку: они никак не могли помочь приготовиться к будущему и вызывали только одно чувство – ужас.
* * *
Траян вскоре выехал из Эфеса в Ликию-Памфилию и далее – в Киликию. Пока только император и его свита – дополнительные легионы прибудут позже. Впрочем, основную массу, ударный кулак предстоящей кампании, император рассчитывал сформировать из легионов Сирии. Недаром он направил сюда Адриана – его племянник знает, как должна выглядеть армия, готовая побеждать.
– Право же, Траяну следовало бы послать в разведку кого-нибудь из бывшего славного контуберния, – бормотал Кука, кутаясь в плащ. – Я бы… если бы в разведке был я… то непременно сказал – не стоит тащиться в Киликию в такую погоду… Я бы сказал… апчхи… что Парфия может и подождать до более теплого времени…
С некоторых пор манера разговаривать с самим собой привязалась к Куке, будто чесотка. Он одергивал сам себя, старался говорить неслышно, но все равно время от времени начинал бормотать себе под нос.
Лучше всего, конечно, плыть прямиком в Селевкию на Оронте, эти морские ворота блестящей Антиохии. Но зимой море было слишком бурным, и целые флоты разбивались о рифы, так что император следовал в Антиохию по суше, хотя часть грузов и отправил на кораблях.
Лил дождь. Отличная дорога, построенная через Киликийскую равнину, на самом деле была отличной только летом и ранней осенью. Но если случалось наводнение по причине затяжных дождей, вся равнина – и дорога вместе с нею – превращалась в необъятное море жидкой грязи. Сейчас именно так и случилось. Император и его свита передвигались вперед черепашьим, а не легионерским шагом – на каждой калиге висело по таланту
[79]
грязи. Германцы из конной охраны императора голыми руками ловили газелей, которые увязали в жидкой топи и не могли выбраться.
Когда дождь кончился, и выглянуло солнце, Кука увидел вдали горы – огромную синюю стену с белоснежными зубцами ледников на вершинах.
Вечером на почтовой станции, что находилась как раз на границе двух провинций – Сирии и Киликии, Куку поджидал посланец с письмом от Приска. Прочитав письмо, Кука тут же помчался делиться новостью с товарищами: трибун ошибся, друзьям ничто не угрожало.
Но мог ли такие гарантии давать Приск – об этом преторианец не подумал, он всегда слишком доверял старине Гаю.
Глава II
ИМПЕРАТОР И ЕГО ПЛЕМЯННИК
Зимая – весна 867 года от основания Рима
Провинция Сирия
Адриан встретил Траяна близ Селевкии в конце декабря. Прежде чем вступить в столицу Сирии Второй, Траян решил подняться на гору Кассий, чтобы принести сокровища из добычи Дакийской войны в дар в старом святилище Зевса и попросить у греческого божества покровительства в предстоящей военной кампании против парфян.
В Антиохию император вступил в седьмой день до ид января 867 года от основания Рима
[80]
.
В полдень в большом таблинии своего дворца Адриан докладывал императору – четко и сухо – о сделанных приготовлениях, о том, что к войне готовы легионы: Четвертый Скифский, Шестой Феррата, Третий Галльский, все три из Сирии, Десятый Фретензис из Иудеи, Третий легион Киренаика из Бостры, а также Двенадцатый Фульмината и Шестнадцатый Флавия Фирма из Каппадокии.
Кроме того прибыли отдельные солдаты и целые вексилляции легионеров и ауксилариев из гарнизонов в Египте, Палестине и Сирии. Так, из Египта явились ауксиларии под командованием Валерия Лоллиана, командира Первой когорты Апаменориум. Присоединились к армии и сформированные из бывших солдат Набатейского царства смешанные когорты – в том числе Третья Ульпиева милиарная конная когорта петрийских лучников.
Первая конная когорта ретов, которая воевала в Дакии и только перед Парфянской войной была переведена на Восток, также разместилась в общем лагере.
Сам же Траян ожидал еще дополнительно вексилляции из ветеранов дакийских войн, прежде всего из Паннонии. Но они должны были прибыть не в Антиохию, а в Саталу, уже после того, как основные силы Траяна двинутся в Армению.
* * *
Между докладом и пиром Адриан успел переговорить с Афранием Декстром. К слову – рассказ центуриона фрументариев ничем Адриана не удивил: ведь наместник уже получил ответ на загадку, и от Афрания он ждал не открытий, а подтверждений тому, что выкрикивал, умирая под пытками, глупый Каллист.
Известие о том, что Амаст сумел захватить в плен сынишку Приска, Адриана удивило. Не сам факт, что сумел – таинственный Амаст виделся наместнику человеком весьма ловким, а то, что Амаст, похоже, ничего не сказал про похищение ребенка плененному трибуну, хотя такая угроза могла развязать язык Приску куда действеннее раскаленного железа. Выходило: либо малыша у боксера в руках не было, либо… Адриан велел Декстру про похищение ребенка молчать «до выяснения всех подробностей и обстоятельств».
В свою очередь Адриан вкратце пересказал фрументарию то, что удалось выяснить здесь, в Антиохии. Многие подробности наместник опустил. И не сказал, разумеется, что уничтожил пергамент с завещанием. Теперь такое откровение выглядело более чем неуместно. Эта тайна должна остаться тайной троих. Во всяком случае – пока.
Декстр известию о парфянском заговоре не удивился, лишь сказал:
– Вот оно, недостающее звено…
– Ну да, мы ошиблись, наш соперник вовсе не претендент на звание принцепса, а парфянские лазутчики, присланные в империю Хосровом.
– Это я понял, – довольно дерзко ответил Декстр. – Речь не о том. Я долго ломал голову, почему ниточки моего расследования ведут к Александру, одному из самых богатых римских иудеев.
– При чем здесь иудеи? – настал черед удивляться Адриану.
– Да при том, что многие из них всегда были на стороне парфян, даже если и выражали показную покорность. И если уж в самой столице они нашли себе союзников, то здесь, в Антиохии, их полно, не говоря о Крите или Александрии…
