В этот раз гадать на кофейной гуще не пришлось. Я бросилась к двери и, ориентируясь по дробному стуку каблучков, вылетела вслед за неожиданным соглядатаем на лестницу. Жалобный вскрик и звук падения оповестили, что погоня будет удачной. В свете, вырывающемся из широко распахнутой двери, дрыгались чьи-то тощие ножки в белых босоножках. Точнее в одной босоножке. Вторая, зацепившись каблуком, благополучно слетела с ноги хозяйки, что и привело к падению.
Обхватив поперек туловища визжащую и брыкающуюся девчонку, я втащила ее обратно в квартиру. Потом, удачно подражая полицейским из американских боевиков, сунула ей под нос пистолет и прорычала прямо в округлившиеся глаза:
– Говори, где все?! Колись, кому говорю!
По тому, как запрыгали у девчонки ярко-малиновые губы, стало ясно, что клиент созрел и к сотрудничеству готов. Еще бы не готов! Мельком глянув на свое отражение в зеркале, к которому оказалась притиснута моя несовершеннолетняя добыча, я поняла, что сейчас услышу чистосердечное признание. Для нее эта взлохмаченная тетка с дикими глазами и длинным кровоточащим порезом на шее, оставленным стеклом разбитого окна, выглядела ничуть не лучше полка зомби.
– У… у… – прошептали трясущиеся губы, когда я в очередной раз энергично встряхнула девчонку за плечи.
– Чего «у»?
– У-убежали…
– Почему?
– Так менты же вломились! Такое маски-шоу началось! В черном, с автоматами… «Всем лежать! Руки за голову!» Хорошо, у Лелика все схвачено. Он свет специальной кнопкой вырубил. Мы и смылись все через другой выход.
– Все?
– Кроме новенькой. Она про него не знала…
– Это какая новенькая? – рука стала ватной, и я непроизвольно ослабила хватку, давая девчонке возможность немного перевести дух.
– Которая из Англии приехала. Дочка нового русского. Ее в ментуру и замели. Сама видела, когда в кустах сидела.
– А чего сидела-то?
– Так я тут потеряла одну штуку. Когда ноги делала.
На полураскрытой ладони влажной от пота тускло блеснула остроносая пуля на потускневшей медной цепочке.
– Отцовская? – догадалась я. – Из Афгана?
– Угу. Узнает, что я брала, – убьет. Как она его чуть не убила…
– Ладно, – вздохнула я, выпуская девицу из своих объятий. – Двигай отсель, чадо.
И чадо послушно растворилось в темноте вонючего коридора.
В квартире номер один я провела несколько лишних минут, дабы привести себя в божеский вид, смыв кровь с шеи и левой руки. Хорошо, что блузка у меня черная, – пятен не видно. Ведь, судя по всему, мне предстоит визит в наши доблестные правоохранительные органы. Но сначала…
– Павел! Элю в милицию забрали! – одним духом выпалила я, услышав в трубке хрипловатое «алло». – Нужно срочно ее вытаскивать. У тебя есть там кто-нибудь?
– Есть. Но не на том уровне, – хмуро отозвался бывший омоновец. – Придется батю подключать…
Моим ответом было выразительное молчание. Козе понятно, что, когда Владимир Андреевич узнает о происшедшем, мой первый настоящий рабочий день станет последним. Однако, если нет другого выхода…
– Значит так. Слушай меня внимательно, Ника, – прервал затянувшееся молчание мой собеседник. – Поезжай к ГУВД. Припаркуйся и жди звонка. Попробую разузнать, что к чему. Ничего страшного с Элькой не случится. Будет знать в следующий раз, с кем тусоваться. Все. До связи.
Трубка уже минуту пикала возле уха, а я никак не могла прийти в себя. С одной стороны, Павел прав, и приключения сегодняшней ночи могут наставить неразумное свободолюбивое дитя бизнесмена Челнокова на путь истинный, а с другой… Последние полгода желтая пресса города, а вслед за ней газеты всех прочих цветов и мастей муссировали тему оборотней в погонах и беспредела, творящегося за недавно отремонтированными стенами ГУВД.
«Моя милиция меня бережет – сперва посадит, потом стережет», – вертелось в голове, заезженной пластинкой, пока руки сноровисто вертели руль. Вот и ГУВД. Теперь припарковаться и ждать. Опять ждать! На этот раз придется вспомнить, что я дочь женщины, которая двадцать лет ждала своего мужа и даже дождалась, но… Мамочка, одолжи непутевой дочери хоть малую толику своего бесконечного терпения.
Эля Челнокова сидела на скрипучем стуле и внимательно разглядывала ногти, накрашенные бордовым лаком. Потому что смотреть на человека, сидящего напротив за таким же скрипучим облупившимся столом, было слишком страшно. А вот капитану Нальчикову – немолодому лысеющему человеку – было удивительно и очень досадно. Потому что за сорок минут, прошедших с того момента, как единственную пойманную в притоне девчонку доставили в его кабинет доведенные до белого каления оперативники, она даже слова не проронила. Так что гнев оперативников понять можно. Облава, которую полмесяца готовили, провалилась с оглушительным треском. Вместо двадцати несовершеннолетних наркоманов, которых с нетерпением поджидали зарешеченные «уазики», – одна единственная малолетка, у которой ни понюшки кокаина, ни дозы «кислоты», ни единой сигареты с марихуаной. Она даже не под кайфом! Но что самое паскудное – молчит, как молодогвардеец на допросе. Глазищи прячет и молчит. За сорок минут он так и не узнал ни имени ее, ни фамилии, не говоря уж об именах и фамилиях дружков. Ну что ж, посмотрим, что маленькая дрянь скажет на это:
– Послушай, как тебя там… Зоя Космодемьянская, я устал и хочу спать. И мне ничего не мешает отправить тебя до утра в камеру и спокойно уснуть.
– Ну и отправляйте, – буркнула Эля, еще крепче стискивая руки, – я буду говорить только в присутствии моего адвоката!
– Да ты что? Книжек начиталась? Какой адвокат?! Я тебя могу 48 часов держать без суда и следствия.
– Я несовершеннолетняя!
– Откуда я знаю? Ты мне пока ни имени, ни фамилии не сказала. Ни сколько тебе лет… Молчишь? Ладно, попробуем по-другому. Раздевайся.
– Ч-чего? – сердце Эли провалилось куда-то в низ живота. Она подняла глаза и, встретив холодный взгляд капитана, поняла, что шутки кончились. Если она не скажет… Но ведь она не может сказать! Отец из нее котлету сделает… И даже если она назовет себя, то других никогда! Эля Челнокова не предатель!
– Раздевайся! – рявкнул капитан, пристально наблюдая, как наполняются слезами зеленые глаза, как первые капли, смешавшись с тушью, чертят на бледных щеках синие дорожки. – Тебя до сих пор не обыскивали по-настоящему. Все будет зафиксировано камерой. Раздевайся.
Нет, Александр Федорович Нальчиков не был педофилом. Подобный стриптиз не доставлял ему никакого удовольствия. Тем более в исполнении худосочной девицы, у которой ни тут ни там – и вообще одни кости. Ему нужно было ее сломать. Сломать и заставить дать показания на содержателя притона Леху-Паука. Поэтому, прикурив и выпустив кольцо дыма прямо в лицо девушки, превратившееся в клоунскую маску, он со скучающим видом добавил:
