– Спокойной ночи, Зоя Космодемьянская, – подмигнула я Эле.
– И тебе того же, великая журналистка, – не осталась та в долгу и, зевнув во весь рот, скрылась за темной дубовой дверью.
Последовав примеру своей подопечной, я вошла в комнату и, не включая свет, без сил упала на диван. Но тут же подскочила, ощутив под собой вместо привычной мягкой поверхности нечто твердое и шевелящееся. С криком «Черт!» я кинулась к выключателю, но, перехваченная сильными мужскими руками, была вынуждена остановиться.
– Тихо, тихо! Это я! – раздался голос Павла Челнокова, и вспыхнувшая через секунду настольная лампа зажгла озорные огоньки в его зеленых волчьих глазах. – Прости, что напугал. Ждал тебя и, кажется, отрубился. У меня так иногда бывает.
Он улыбнулся несколько смущено и, нырнув за изголовье дивана, извлек оттуда поднос с большой пиццей, уже нарезанной на порционные куски и непочатой бутылкой виски, зажатой между двух широких приземистых стаканов.
– Мне ребята из ГУВД позвонили и сообщили о твоих подвигах. Вот я и подумал, что тебе не помешает снять стресс. А лучшего способа, чем этот, – Лик повел тщательно выбритым подбородком в сторону крепкого заграничного напитка, – по-моему, еще не изобрели. Ты как насчет виски? Ничего другого под рукой не оказалось, а устраивать обыск на кухне, честно говоря, не хотелось…
Мне бы так же честно ответить, что я больше наcчет красного сухого, но все слова куда-то неожиданно подевались, а мысли совершили дерзкий побег, оставив в голове зияющую пустоту. И только в сердце теплым котенком свернулось подозрительно знакомое сладко ноющее чувство. Нет. Нет! Мы так не договаривались! Я не хочу! Не хочу снова… Он мне ни по каким параметрам не подходит. Ему и тридцати-то нет. Пацан, мальчишка! Что он о себе воображает?!
– Сойдет и виски, – грубовато бурчу я, усаживаясь на диван и обхватывая колени руками. – Мне действительно нужно расслабиться.
Лик молча открыл бутылку, наполнил стаканы на треть и, протянув мне один, неуверенно предложил:
– Может, на брудершафт?
– Не стоит. Мы все равно уже на «ты». К чему лишние церемонии?
– Верно. Ни к чему. Тогда за твой первый рабочий день. И за то, что он, несмотря ни на что, закончился.
Мы чокнулись. И пока виски обжигало непривычное к спирту горло, я успела подумать, что теперь, для того чтобы электрическая дрожь пробежала по телу, мне уже не нужно физического контакта с “объектом”. А значит, добром все это не кончится. Какое уж добро, если дверь широко открывается и возникшая на фоне темного дверного проема Эля, едва прикрытая прозрачной ночной рубашкой, язвительно интересуется:
– А чё это вы здесь делаете?
– А ничё, примус починяем, – отвечаю я и, с удивлением ощутив заливающую лицо жаркую волну, перехожу в контратаку. – Кстати, тебе не говорили, что перед молодым мужчиной в неглиже расхаживать неприлично?
– Вот еще, – фыркает бесстыдница, – я, может, тренируюсь перед тем, как в стриптизерши пойти! И потом, я как-то привыкла. Меня ведь сегодня уже заставляли раздеваться… Капитан этот из ментовки. Так зенками и шарил, так и шарил…
– Он прикасался к тебе? – очень тихо спросил Павел, не отрывая глаз от своих рук, крепко обхвативших стакан. Я даже испугалась, что толстое стекло расколется на сотни мельчайших осколков и придется извести все бинты из моей личной аптечки на изрезанные пальцы бывшего омоновца.
– Н-нет. Нет, Паш, не прикасался, – замотала головой разом присмиревшая Эля.
– Его счастье, – еще тише пробормотал Лик и поднялся. – Ладно. Пойду я. Спокойной ночи, Ника. А про твои выкрутасы, Элька, я с тобой завтра поговорю…
– Ой-ой-ой, как страшно! – скорчила она рожицу в захлопнувшуюся за братом дверь. – Слушай, Ника, как ты смотришь на то, чтобы завтра с утра рвануть на пляж. А вечером в театр. А ночью в казино. А отсыпаться к тебе на квартиру пойти? А? Пусть братец немного остынет. Он, как бы это подоходчивей… ну, с садистскими наклонностями. Так что ты с ним осторожней: он в постели – зверь!
– Откуда тебе знать, – сказала я, отправляя в рот кусок пиццы и только сейчас почувствовав, как проголодалась от всех этих волнений.
– Знаю, – Эля помрачнела и, присев рядом со мной на диван, продолжила громким шепотом: – Три года назад, еще до ранения, он меня к себе в комнату затащил, привязал к кровати, рот скотчем залепил и…
Предполагая, какой рассказ последует дальше, я поперхнулась, заглушив кашлем страшную Элину исповедь.
– … Я потом три дня на задницу сесть не могла! Представляешь? От его форменного ремня у меня такие синяки остались… Месяц сходили. Тоже мне воспитатель нашелся! Макаренко! Ну и что, что он на одиннадцать лет старше? Это не значит, что ему можно меня пороть!
Уф. Мое замершее сердце снова забилось. Ну, Элька! Опять чуть до инфаркта не довела.
– И как твой отец на это отреагировал? – пробурчала я, проглотив образовавшийся в горле комок.
– А никак!
– Почему? – удивилась я.
– А он и не узнал ничего. Что я, дура ему рассказывать? Пришлось бы тогда говорить, за что именно меня Пашка выпорол! А если бы папка про это узнал – сразу убил бы. Как маму…
Я снова подавилась. А Эля энергично захлопала меня по спине и, весело рассмеявшись, успокоила:
– Извини, неудачная шутка. Что ты так от всего загружаешься?! Никто мою маму не убивал, кроме наших лучших в мире врачей. Она в больнице лежала, и ее антибиотиками пичкали. А у нее на антибиотики аллергия. Она их предупреждала, но они… Короче, у мамы развился анафилактический шок. Не спасли ее, не откачали. Папка потом чуть всю больницу не перестрелял. Еле успокоили. Семь лет уже прошло, а он все никак смириться не может.
Вот вам и семейные тайны. Богатые, оказывается, тоже плачут. Я молчала, осмысливая услышанное. Эля тоже притихла и, прижавшись ко мне плечом, задумчиво жевала пиццу. Давняя боль истерлась колесами времени, и пятнадцатилетняя девушка могла без слез в голосе рассуждать о смерти матери, бросившей ее в этом жестоком мире семь лет назад. Семь… Магическое число моей жизни. Уже давно закрылась дверь за пошатывающейся от усталости Элей, а я без сна лежала на мягком диване, перебирая счастливые мгновенья прошлого, похожие на играющие гранями драгоценные камни. Их было немало. И все они тоже семь лет назад просыпались сквозь мои скрюченные судорогой пальцы. Ненавижу это число. Нена…
На этот раз занавески из органзы неподвижно висели в ожидании хотя бы легкого дуновения, а луна, отраженная в глади пруда, улыбалась не криво, а вполне довольно. Как и тот, кто, нажав на «Enter», отправил очередное короткое послание: «Товар в полном порядке. К отправке готов. Вызывайте бригаду грузчиков. Подберите квалифицированных. Товар сопровождает опытный экспедитор. Точное время отправки сообщу после окончательного выяснения маршрута».
Все-таки сон взял надо мною верх. Правда, поняла я это только утром, когда жизнерадостная Эля растолкала меня и, сунув под нос пестрый купальник, заявила:
