Джилмен решил не сообщать своему врачу об открывшейся болезни, опасаясь, как бы его не отправили в университетский лазарет как раз в тот момент, когда на счету была каждая минута: приближались очередные экзамены. Он, собственно, и так уже не сдал дифференциальное счисление и психологию, но все же у него оставалась надежда подтянуться до конца семестра.
В начале марта в тех неглубоких снах Джилмена, которые предшествовали более длительным видениям, возникло нечто новое: рядом с ужасным призраком Бурого Дженкина стало появляться неясное размытое пятно, все больше напоминавшее силуэт согбенной старухи. Новый образ встревожил Джилмена гораздо больше, чем он сам мог бы ожидать; в конце концов он решил, что очертания пятна и в самом деле похожи на очень преклонных лет женщину, которую он действительно дважды встречал, прогуливаясь по темным извилистым переулкам в окрестностях заброшенных доков. Ему особенно запомнился взгляд старой карги — внешне безразличный, но на самом деле злобный и язвительный, взгляд, от которого его бросало в дрожь; при первой встрече, когда он заметил очень большую крысу, пробегавшую через тенистую аллею чуть в стороне от него, — ни с того ни с сего Джилмен подумал тогда о Буром Дженкине. Теперь, рассуждал он, пережитое однажды нервное потрясение вновь дает о себе знать в бессмысленном сне.
Джилмен не мог более отрицать, что атмосфера дома, в котором он поселился, была явно нездоровой; и все же прежний болезненный интерес удерживал его там. Он убеждал себя в том, что все видения вызваны исключительно его болезнью и, как только горячка пройдет, ночные чудовища отступят. Кошмары эти, однако, необычайно занимали Джилмена своей потрясающей жизненностью и убедительностью; всякий раз, просыпаясь, юноша смутно чувствовал, что во сне он испытал куда больше, чем ему удалось запомнить. Джилмен был уверен — хотя и думал об этом с отвращением, — что в тех снах, которые не сохранялись в памяти, он беседовал о чем-то с Бурым Дженкином и старухой. Они убеждали его куда-то пойти вместе с ними и встретиться с кем-то третьим, обладавшим еще большими силами, чем они.
К концу марта Джилмен начал делать большие успехи в математике, хотя другие дисциплины все больше обременяли и раздражали его. Он приобрел некое особое математическое чутье, позволявшее ему без труда решать, к примеру, уравнения Римана,
[79]
и немало поражал профессора Апхэма тонким пониманием проблем четвертого измерения и иных вопросов, которые ставили в тупик его товарищей по учебе. Однажды в аудитории обсуждалась возможность существования нерегулярных искривлений пространства и теоретическая вероятность сближения или даже соприкосновения нашего участка вселенной с другими ее областями, удаленными от нас не менее, чем самые далекие звезды нашей галактики или чем сами другие галактики, а может быть, даже не менее далекие, чем такие объекты, которые, как можно предположить лишь гипотетически, находятся вне пределов эйнштейновского континуума пространства-времени. Всех поразило, с какой свободой владеет Джилмен этими темами, несмотря даже на то, что некоторые из его построений не могли не возбудить новых слухов о его эксцентрической нервозности и замкнутости. Однокашникам Джилмена оставалось только недоуменно пожимать плечами, когда они слушали его совершенно хладнокровные рассуждения о том, что человек, обладай он математическими познаниями, человеческому разуму все же вряд ли доступными, мог бы одним усилием воли перемещаться с Земли на любое другое небесное тело, лежащее в одной из бесчисленных точек, составляющих узоры дальних созвездий.
Такие перемещения, утверждал далее Джилмен, требуют лишь двух последовательных шагов: во-первых, выхода из известной нам трехмерной сферы и, во-вторых, входа в какую-либо иную трехмерную же сферу, возможно, бесконечно удаленную от нас. Нет оснований допускать, что в большинстве случаев подобные пространственные переходы сопряжены с угрозой для жизни. В принципе, любое существо из любой части трехмерного пространства, вероятно, могло бы совершенно безболезненно для себя находиться в четвертом измерении; что же касается второй стадии, то здесь все будет зависеть от того, какой именно участок трехмерного пространства будет выбран в качестве цели. Обитатели одних планет вполне могут оказаться способными жить на других планетах — даже на тех, что принадлежат к иным галактикам или сходным пространственным фазам иного континуума пространства-времени, хотя, несомненно, должно существовать значительное количество совершенно несовместимых в этом отношении небесных тел или областей космоса, будь они даже с математической точки зрения расположены в непосредственной близости друг от друга.
Не исключена также возможность того, что обитатели одной пространственной области способны существовать в других, пусть им неизвестных и даже не укладывающихся в их физические представления, — в мирах с определенным или неопределенным множеством дополнительных измерений, буде такие миры расположены внутри или вне данного пространственно-временного континуума; возможно, вероятно и обратное. Этот вопрос подлежит дальнейшему обсуждению, однако с полной уверенностью можно утверждать, что изменения в живом организме, сопровождающие переход с одного пространственного уровня на другой, более высокий, не сопряжены с какими-либо разрушительными последствиями для биологической целостности этого организма, насколько мы ее понимаем. Джилмен не мог с достаточной ясностью обосновать этот последний пункт своих рассуждений, но такая незначительная недоработка, несомненно, вполне компенсировалась замечательно ясным пониманием многих других очень сложных проблем. Профессору Апхэму особенно импонировали иллюстрации Джилмена к вопросу об известной близости высшей математики к некоторым сторонам древней магии, таинства которой дошли до нас из неизмеримо далеких эпох — доисторических, а может быть, и дочеловеческих, — когда познания о Вселенной и ее законах были куда шире и глубже наших.
В начале апреля Джилмен стал испытывать уже нешуточное беспокойство по поводу своей затянувшейся болезни. Внушали тревогу и рассказы соседей: их нельзя было толковать иначе, как свидетельство появления у Джилмена симптомов лунатизма.
Судя по всему, во сне он покидал свою постель — сосед снизу часто слышал скрип половиц в его комнате в предутренние часы. Тот же сосед утверждал, что по ночам сверху раздается и стук башмаков, но это была ошибка: каждое утро Джилмен находил свою одежду и обувь точно в том же месте, где оставлял их на ночь. Поистине, в этом ужасном старом доме развивались слуховые галлюцинации — разве самому Джилмену не пришлось убедиться в этом, после того как даже в дневное время ему стало казаться, что из черных пустот за наклонной стеной и над скошенным потолком доносятся помимо крысиной возни и какие-то другие звуки? Его болезненно обостренный слух начал различать в давно заложенной части чердака прямо над комнатой слабые отзвуки чьих-то шагов, и иногда эти галлюцинации казались ему ужасающе реальными.
