– Тут глубина от берега, а теплые только верхние полметра. Ногу сведет, и квакнуть не успеешь, как на дне окажешься.
– Мам, ты еще скажи, что водяной утащит или русалки…
– Врать не буду. Но вы и сами посмотрите, кто-нибудь из деревенских тут купается? Нет. У них недалеко и помельче другое озеро есть, туда и ходят.
Пришлось Герману с Вилечкой обойтись обливаниями из ведра на берегу.
Герман подступил к Маше:
– А может, уедем, раз с Вилечкой все нормально. Родит она в роддоме. А?
– Нам десять километров трюхать до Сбитнева, как ты себе представляешь это? Сейчас, конечно, подсохло, но на машине ты сможешь проехать не больше половины дороги. А в мотоцикл я Вилечку не посажу, сразу родит. Что тебя беспокоит?
Герман признался:
– Я роды принимал раз пять всего. А если осложненные будут?
– Ты ее осматривал? Плаценту выслушал? Сердцебиение плода? С чего они должны осложниться? Она на санаторном режиме, воздух – чище не бывает! Питание здоровое, не переедает. Мы с тобой отлично примем ребенка. А самое главное – я тут закрою нас всех, а в городе не смогу. И в отличие от тебя я роды принимала. И не пять раз, а десять и еще шесть.
– Это как?
– А в училище нам зачет по акушерству не ставили, если десять родов сами не примем, вместе с акушеркой. А я потом еще шесть раз принимала, попросилась. Так что не переживай.
Маша была спокойна. От ее уверенности и Герман успокоился. А что? Вилечка девочка здоровая, ни отеков, никаких других осложнений беременности нет. Образуется все.
Герман облизнул сухие губы. Жара. Как же печет! Он ходил повязав на голову майку и время от времени мочил ее в озере.
Вилечка таяла в избушке на лежанке, книжка – сборник детективов – в ее руке безвольно висела над полом.
Герман вошел в избушку:
– Хватит дрыхнуть! Подъем! Ночи тебе мало? Пошли водичкой ополосну! Погуляем.
– Ну, пап! Я поспать хочу.
– А вот я тебе! – Герман тормошил ее. – Пошли в лесу погуляем, все не так жарко!
Когда они вышли на полянку, увидели, что Маша, оставив огород, занималась странным делом: она обходила по кругу избушку и палатку и саперной лопаткой выкапывала неглубокие ямки, выбирала из них траву, перемалывала в пальцах сухую землю, шептала, плевала и высыпала землю обратно. В полуметре она снова копнула ямку, и все повторилось, еще в полуметре опять…
Вилечка, увидев маму за этим странным занятием, припала к отцовскому плечу и прошептала:
– Мама колдует. Обалдеть!
Маша высыпала землю в ямку, отряхнула пальцы и, разогнувшись, сказала:
– Вы куда-то шли? Ну и идите, не мешайте.
Динка увязалась за ними. Сначала она металась между Германом с Вилечкой и Машей, лаяла, требуя немедленно сбиться в кучу и не отрываться, но в конце концов пошла в лес, оставив Машу в покое за своим необычным занятием.
В лесу Вилечка спросила:
– Пап, скажи, а ты веришь, что наша мама умеет колдовать? И вообще в это веришь?
Герман улыбнулся:
– Какая разница – верю, не верю? Я видел своими глазами, как наша мама, еще когда была младше тебя, за несколько секунд загипнотизировала пятерых парней, внушив им, что у них ноги горят. Я видел, как она, встретив человека на улице, говорит мне, чем этот человек болеет. Причем никогда не ставит диагноз, а называет больное место или орган. Мне иногда с ней страшно. Такое впечатление, что живешь с рентгеновским аппаратом. И еще, ты обратила внимание, что мы никогда не болеем, даже зимой? Но она старается этой своей способностью не злоупотреблять.
Динка, услышав последний слог, строго облаяла Германа – матом ругаться нельзя!
– Ты вот веришь или нет? – Он хитро посмотрел на Вилечку.
– Я не знаю, – сказала Вилечка растерянно, – глаза верят, а ум не хочет.
Они брели вдоль границы леса по берегу.
Потом свернули в лес и пробирались кустами, Герман придерживал Вилечку, чтобы не споткнулась ненароком. Они лесом прошли к поляне и вернулись к избушке. Маша закончила свое необычное дело и сидела в избушке. Вилечка никогда не видела такой странной картины: мама сидела сложив ноги кренделем, руки расслабленно лежали на ступнях, большие и указательные пальцы сложены в кольца и монотонное гудение наполняло избушку. Вилечка сначала подумала, что гудят стены, но потом догадалась: звук исходил от мамы. Герман стоял сзади. Маша, казалось, не слышала их шагов. Герман взял Вилечку за плечи и вывел из избушки.
– Что это?
– Медитация, – ответил Герман. – А я и не знал, что Маша медитирует.
– А зачем?
– Давай, она закончит, ты спросишь.
– А ее всему этому бабушка Марфа научила?
– Мама рассказывала, что способности врожденные, а бабушка их только развивала и учила ее. – Герман присел за столик, Вилечка, держась за поясницу, развалилась на единственном стуле. – Но мама не распространялась об этом. Ты понимаешь, ей никогда не хотелось быть исключительной.
Медитация закончилась. Маша вышла из избушки, пригладила и закрутила резинкой волосы в хвостик. Запахнула халатик. Герман и не заметил, что жена медитировала в купальнике. А при чем тут это? – мелькнула мысль. Какая разница, в чем она была? В такую жару удивительно, что они с Виленой вообще нагишом не ходят. Герман вдруг почувствовал не просто жару, воздух стал вязким и липким, словно кисель. Он никак не мог надышаться, Вилечка закрыла глаза и сползала медленно со стула на землю. Маша подошла к Герману и прокричала на ухо:
– Помоги мне! Возьми Вилену, и пошли в дом!
Герман медленно прошел к лежащей Вилечке, поднял ее и повел, безвольную, раскисшую, в избушку. Как только они вошли в дом, почувствовали прохладу, будто здесь работал кондиционер. Маша вошла следом и закрыла дверь. Вилечка пришла в себя. Герман вздохнул полной грудью.
– Что случилось? – спросил он. – Такая духота!
Маша присела на лежанку. Герман в ожидании ответа прислонился к стене.
– Из дома не выходить, – сказала Мария Ивановна строго. – Во всяком случае, Вилена пусть сидит тут.
– А Динка? – Герман вдруг вспомнил, что колли улеглась возле палатки, тяжело дыша.
– С ней ничего не случится, в крайнем случае убежит в лес.
– А чего мы ждем?
– Увидишь, – уклончиво ответила Мария Ивановна, – хочешь, ложись, это надолго.
– А в туалет?
Маша открыла дверь:
– У тебя несколько минут!
Герман снова вышел во влажный стоящий воздух. Он заметил, что, пересекая сделанное Машей кольцо вокруг избушки, он будто окунается в горячий пар. Бросив мимолетный взгляд на воду, он застыл в изумлении: при кажущемся безветрии вся поверхность озера была покрыта остроконечными зубчиками. Герман вспомнил: на море такое явление называется мертвая зыбь и предваряло шторм. Он сделал, зачем вышел, и вернулся в дом. Включил приемник, покрутил настройку, сквозь сплошные трески помех он отловил программу.
