– Что я должен понимать?
– Просвещенный магистр передал вам свою звезду, редре, – проговорил префект с долей пока непонятного пафоса. – Это значит, он передал вам все свои полномочия. Теперь вы – Просвещенный магистр! – И они оба нехотя поклонились.
Влад не успел даже удивиться, как вдруг по двору прошел какой-то шум и движение.
– Поймали! – закричал кто-то. – Ведут!
И тут же этот крик подхватили еще несколько человек. Влад обернулся. Он увидел Гаула, младшего сына Аматиса – тот, весь взмыленный, злой, размашисто шагал через двор, ведя за собой такого же загнанного крила.
За ним поторапливались еще несколько человек из местных, большинство Влад знал в лицо. У всех было оружие.
Они вели незнакомца, одетого в пыльную темную накидку с большим капюшоном. Его мотало из стороны в сторону, связанные руки были в крови.
Влад зашагал навстречу, набирая ход, как паровоз. Вернее, его понесло. Ноги сами решили, что им делать. Да и руки тоже.
И над головой радостно хлопал крыльями дятел.
Он остановился перед незнакомцем, с трудом сдерживая себя.
– Вы… вы его привели? Я бы растерзал на месте.
Он протянул руку и сорвал с головы убийцы капюшон.
Кровь отхлынула от лица.
На него смотрела мертвенно-бледная, насмерть перепуганная физиономия.
И принадлежала она старому знакомому – сержанту Лисину.
Глава 13
Под конец первого дня скитаний Петрович возненавидел красный цвет. А на следующий день не осталось сил даже и на ненависть.
Силу его духа здорово подрывало то, что все произошедшее с ним казалось абсолютно непостижимым. А значит – страшным.
Он хорошо помнил, как тихими шагами крался по полутемным галереям, как прислушивался и как шарахался от гомобов, а они от него…
И как потом услышал знакомое низкое урчание, от которого похолодело в груди. Как заметил на стене тень массивной туши, как метнулся в ближайшую дверь и оказался в полной темноте. Там налетел на что-то, упал, вскочил, снова что-то задел…
А дальше – непонятно.
Какой-то вихрь, яркие вспышки, свист… И странно знакомое ощущение, словно в тело воткнули миллион ледяных иголочек.
Петрович, как ни силился, не мог вспомнить – каким невероятным образом он оказался под ярким солнцем, на дне огромного карьера, присыпанного красноватой глиной.
Рядом громоздились обгорелые железяки, они еще дымились. И больше ничего.
Огнемет пришлось бросить – слишком тяжелый и неудобный, он мешал карабкаться по стенке котлована. А вот кругляш Петрович оставил. Неизвестно, кого придется встретить по пути.
Наверху его не ждало ничего утешительного. Только красная степь, изрытая разнокалиберными воронками и впадинами.
Петрович перевел дух и пошел, стараясь, чтобы солнце светило точно в спину. Он выбрал это направление просто так, почти произвольно, всего лишь хотелось, чтобы не слепило глаза.
Красный цвет, господствующий здесь, быстро стал раздражать. Петрович иногда даже закрывал ненадолго глаза и продолжал так идти.
Ему повезло в одном: в некоторых впадинах на дне имелись небольшие озерца. На вкус – вода как вода.
Но спускаться к ней, а потом карабкаться обратно приходилось, расходуя силы. Между тем сил у него не прибавлялось. Брать их было попросту неоткуда. И запасти драгоценную воду было не во что.
Первую ночь он провел рядом с таким озерцом. Чтобы поутру хорошо напиться, хотя бы на полдня.
Ночью было страшно. И не потому, что загадочная опасность бродила где-то рядом – наоборот, стояла полная тишина. Воистину мертвая тишина. Это было непривычно и неприятно человеческому восприятию.
Петрович долго не мог заснуть. Он смотрел в черное небо, где блуждали загадочные огоньки. Их он совсем не боялся.
На следующий день его настигло чувство голода. Он пытался жевать сухую траву, чтобы просто приглушить гложущую пустоту внутри. Но силы таяли, а в этих силах сейчас была вся его жизнь.
Теперь он время от времени садился на глину и расслабленно отдыхал, закрыв глаза. Жизнь возвращалась, мышцы оживали, но совсем ненадолго.
Вторая ночь – и чувство полного опустошения. Утро не принесло легкости.
Петрович размял ноги, почти не отдохнувшие за ночь, и побрел дальше. Окружающий мир менялся. Красного становилось меньше, зато больше попадалось крупных камней, пучков зеленой травы, равнина становилась волнистой.
Котлованы больше не встречались. И вода уже не попадалась ни в каком виде. Петрович старался не думать об этом.
Солнце было почти над самой головой, когда он неожиданно споткнулся и упал на четвереньки. Он вдруг понял, как тяжело на этот раз будет вставать.
Перед глазами что-то шевельнулось. Это была ящерица – широкая и плоская, почти как ладонь. Она крутанула чешуйчатым хвостом и забилась под камень. Хвост, впрочем, остался снаружи.
Петрович смотрел на него, стоя на коленях, и думал: какой она может быть на вкус? Хорошо, если мясо окажется чистым, упругим, словно у вареного кальмара. А если там что-то слизистое и вонючее, как личинка колорадского жука?
Что бы там ни было, поймать ящерицу он все равно не смог. Она спряталась под землю, едва он пошевелился.
Правда, осталась надежда, что в крайнем случае рядом есть спасение от смертельного голода.
Слабенькая надежда и сомнительное спасение…
Вечером, когда солнце отбрасывало длинные неказистые тени, а ноги почти отказывались повиноваться, Петрович увидел что-то на горизонте.
Издалека это было похоже на древние руины. В любом случае место могло оказаться удобным для ночлега и отдыха. Петрович решил дойти, пусть даже ноги отвалятся от усталости.
Он двигался медленно, но с каждым шагом понимал, что ошибся. Это были вовсе не руины и уж тем более не камни. Солнце уже село, стало заметно темнее, а там впереди зажглись два огонька.
И еще – ветерок донес запах жареного мяса. Очень слабый, мимолетный, но Петрович точно знал, что не ошибся. Пахло едой.
Он, насколько мог, прибавил ходу. А что его там ждет – спасение, рабство или смерть, – он уже как-то не задумывался. Просто шел.
Наконец все встало на свои места. Перед ним было огороженное мощным забором поселение. Небольшое – домов, наверно, на двадцать.
Ворота были закрыты, но едва Петрович к ним приблизился, навстречу вышел полнокровный здоровячок с огнеметом на ремне. В руке он держал краюху хлеба с куском мяса, от которых энергично откусывал.
– Здорово, муммо! – воскликнул он. – Как дела, откуда топаешь?
– Я… из Ширы… – Петрович пытался справиться с собственным языком – распухшим и шершавым.
