– А я ничего не видел, – доверительно проговорил я.
«Чайковский» молча сунул пистолет под рубаху и залез наконец-таки в машину. Пока они устраивались, я снял промокшую майку и, выжав ее, снова натянул. Становилось прохладно, неплохо бы переодеться в сухое, да только где его взять?
Я поклялся себе, что не разгонюсь быстрее сорока километров в час. Или даже тридцати. Ночь, дождь, мокрая дорога, слева обрыв, справа стена, да плюс нетрезвый водитель – что может быть хуже? Нет, зря они со мной связались...
Я крутил руль, а они шушукались сзади. До меня долетали какие-то обрывки фраз, я понял только одно: девочка чего-то боялась, а дед ее успокаивал. Возможно, она боялась меня, хотя зачем меня бояться, если рядом дед с пистолетом?
«Наверно, сектанты, – подумал я. – Девчонка – прихожанка, а старый хрыч – пастырь. В горах иногда разный чудной народ встречается. Свободные одежды, свободное ношение оружия, свободная любовь... Машину ни разу в жизни не видели. А гонятся за ними скорее всего родители девчонки. Завтра буду вспоминать и удивляться...»
В конце концов мне это надоело. Они там шепчутся, а на меня ноль внимания. Что я им – шофер? Мне, может, тоже хочется поболтать...
– Чудесная погода сегодня! – ляпнул я.
– Что? – мигом насторожился старик.
– Меня зовут Серега. А вас?
– Нас? – пробормотал старик. – Нас зовут... – Он кашлянул.
– Можете не продолжать, – тяжко вздохнул я. – Разрешите, я буду звать вас Петр Ильич Чайковский? Был такой композитор, слышали? Вы на него очень похожи...
– Композитор? – спросил дед и снова кашлянул.
Дорога пошла вверх, и я сразу заметил блеснувшие впереди фары. Я сбавил скорость, хотя мы и так едва ползли, и прижался к обочине. Полыхнувшая молния высветила мокрое и длинное тело автоцистерны-бензовоза, спускавшегося нам навстречу. Мои попутчики заметно оживились. Я понаблюдал в зеркало, как девчонка прижалась к старику, а тот погладил ее волосы, шепнув что-то в самое ухо.
Ни один дурак на дугообразном спуске не будет разгоняться, как ракета, тем более в такую сволочную погоду. И поэтому я сразу понял, что с бензовозом что-то не так. Он летел на бешеной скорости, виляя и чудом удерживаясь на скользкой дороге.
Я резко нажал на тормоз, машина встала, чуть качнувшись. В следующий момент я понял, что это нас не спасет – нужно удирать. Бензовоз вилял влево-вправо, на узкой дороге от него было не спрятаться.
Я моментально протрезвел, мокрая спина еще больше взмокла. Дать задний ход – и куда дальше? Вниз, под обрыв, на камни с пятнадцати метров?..
Девчонка панически вскрикнула. Тут снова ударила молния, но почему-то не погасла, яркий свет залил все вокруг.
– Это они, они!
– Быстро из машины! – заорал я, судорожно пытаясь найти ручку на двери.
– Откройте! – отчаянно воскликнул старик. Боже мой, он ведь не знал, как открывается дверь!
Я уже был на улице и изо всей силы дергал ручку, которая не поддавалась. Может, они там в горячке случайно нажали на защелку?..
– Быстрее, пожалуйста! – закричала девчонка, и тут же меня оглушил пронзительный скрежет тормозов. В глаза врезался яркий свет, потом цистерну развернуло поперек дороги и понесло на капот моего «Москвича».
Я не успел испугаться и проститься с жизнью. Только увидел совсем рядом большое грязное колесо и сжался в ожидании удара...
* * *
О чем я подумал, когда пришел в себя? Естественно, о том, что с этой минуты бросаю пить, бросаю решительно и бесповоротно. Я дрожал от холода, лежа в какой-то сырости, и голова моя болела так, что хотелось оторвать ее к чертям собачьим.
Всякий любит посмеиваться над неопохмеленным собратом, пока сам не окажется таким же жалким, вялым, мучимым жаждой и болью уродом. Ничего смешного, между прочим.
Мне было плохо, но еще через мгновение мне вдруг стало страшно. Я наконец вспомнил. Я вспомнил, как приближались фары сумасшедшего бензовоза, как кричали и метались в запертой кабине двое ни в чем не повинных людей...
«Допрыгался, придурок, – подумал я. – Шутки кончились. Странно, что сам жив остался. Право же, не стоило...»
Я раскрыл глаза и увидел над собой пасмурное серое небо. Попытался сесть, ожидая, что внутри сейчас хрустнет какая-нибудь не до конца поломанная косточка. Но косточка не хрустнула, только под сводом черепа прокатилась тяжелым булыжником боль.
Передо мной было море – такое же серое, как и небо, только более темное и неспокойное. Я сидел на мокром песке и дрожал. Во рту словно застрял ком сухой ваты. Я глянул на свои часы, вдребезги разбитые, снял их и швырнул в воду.
И что теперь? Идти пешком по пустой дороге, зябнуть на сыром ветру, потом сдаваться, признаваться, что это в моей машине сидели те несчастные... Где, интересно, они? И где машина?
Я поднялся на ноги, борясь с приступами дурноты. Во всем мире сейчас не нашлось бы способа улучшить мое самочувствие – вот что самое скверное. Даже от свеженького прохладного пива мне сделалось бы втрое хуже. Ни за какие деньги не купишь здоровье, которое сам же накануне и угробил с таким старанием.
Наконец я начал осматриваться, хотя шея почти не поворачивалась. Сначала меня разобрало беспокойство. Я не увидел дороги, и, что самое странное, я не увидел гор.
Вдоль моря шла полоса грязно-серого песка, ограниченная голой каменной стеной, в которой не просматривались даже геологические слои. Просто серый камень, покрытый сеткой трещин. Вообще все вокруг было серое, наверно, даже воздух.
А где же, спрашивается, кряж, заросший изумрудно-зеленым лесом? Где рекламные щиты вдоль ровного, размеченного асфальта? Где чистенькие, как игрушечные, корпуса санаториев, которых здесь было понатыкано тьма-тьмущая? Где бухта, где вообще все?!
Я набрал в себя немножко воздуха и прокричал в серое небо:
– Э-эй! Люди-и-и!
Мне ответило злорадное эхо. Пасмурное небо слабо шевелилось, словно пытаясь подражать морю. Я обхватил озябшее тело руками и поразмыслил, наберется ли во мне сил десять раз отжаться, чтоб разогреть кровь.
Взгляд наткнулся на старое раскиданное кострище, в котором валялись осколки стекла и выцветшие сигаретные пачки. «Только спокойствие, – сказал я себе. – Меня отбросило в море и вынесло... где-то вынесло...»
Теперь, конечно, можно и посмеяться над этим идиотским объяснением. Но хотел бы я в тот момент услышать что-то получше! Впору было сдаваться не милиции, а психиатрам!
Все, что оставалось, это подняться на обрыв и посмотреть с высоты, куда меня занесло. Вернее, вынесло. Легко сказать, «подняться». Видел бы кто-нибудь, как я, мокрый и несчастный, карабкался по отвесной стене, цепляясь за трещины. Я сам себе напоминал дождевого червяка, который пытается перелезть на газон через бордюр тротуара.