Вскоре я очутился в парке. Здесь ничего не изменилось – все те же аллеи, фонари, пьяные вопли, грохот музыки из кабака. В веселящейся толпе вроде бы легко затеряться, но мне казалось, что все смотрят только на меня, что моя мрачная физиономия выделяется пятном и что оружие топорщится из-под одежды.
Я направлялся к забору, к тому его участку, возле которого складировались убитые. Часов у меня не было (разве что биологические), но мне казалось, что час завоза трупов еще не пробил, груженая платформа еще стоит у ворот.
Я жестоко ошибался. Платформы вообще не было – ни груженой, ни пустой!
Еще не веря своим глазам, я обшарил лихорадочным взглядом окрестности, даже пробежался вдоль забора – платформы не было. Совершенно точно.
Я бессильно опустился на траву, глядя в пустоту. Что прикажете делать? Все пошло через пень-колоду, еще не начавшись. Можно, конечно, подождать, но неудача на первом ходу меня просто подкосила.
Вдруг послышались шаги. Я хотел нырнуть в кусты, но поздно – меня заметили. Это были двое забулдыг – из той части местной публики, которая пробавлялась мытьем полов и тасканием мусора. Они остановились, нерешительно и с испугом глядя на меня.
– Извините, – очень вежливо сказал я. – Здесь всегда были погибшие сыны божии, а сегодня я их не вижу...
– А тебе зачем? – настороженно спросил один из забулдыг. – По карманам будешь шарить?
– Нет, что вы!..
– Если по карманам – только после нас. Мы это место давно заняли.
– Нет-нет, я не по карманам... Я в той жизни был пастырем и хочу справить обряд над погибшими воинами.
– Лучше нужду над ними справь, – посоветовал второй забулдыга. – Да вот беда – покойников теперь прямо за забор с яликов вываливают. Здесь больше не держат.
– Давно ли? – живо поинтересовался я.
– Три дня уже. Сами ходим каждый день, ждем. Но все никак...
– Я опечален, – вздохнул я, сложив руки на груди. – А не могу ли я справлять обряды там, за забором?
– А попробуй. Сунься без допуска – тебя кузнечики тут же в клочья порвут. И все, аминь...
– Благодарю на добром слове, – чуть поклонился я. – Вступайте в церковь «Благодать» – и обрящете...
Они ушли, а я со злостью врезал ногой по стволу дерева. На том конце света ждут Батя и Боря, а я ничегошеньки не могу поделать. План мой развалился у самого фундамента. А может, правда угнать с полигона ялик и рвануть через забор внаглую?
Я уже почти решился на это безрассудство, но вовремя остановил отчаянный порыв. Не надо спешки, не надо паники и преждевременной тревоги. В конце концов, можно подождать до завтра. Не исключено, что-то изменится. Плохо только, что с каждым часом росли шансы моего разоблачения. Вот встречусь случайно с полковником – и все, привет...
Мне требовалось где-то отсидеться. Хотя бы пару часов. Просто собраться с мыслями. А где? В общаге, где же еще...
Я пришел к знакомому до отвращения зданию, поднялся по пустой лестнице на свой этаж. Из-за дверей кое-где доносился знакомый пьяный шум, но он меня не пугал. Здесь я могу просто лечь вниз лицом на любую кровать, и никто меня не тронет. А если тронет – получит.
Я вошел в свою комнату. Гена лежал на кровати в окружении пустых бутылок. Он приподнял голову и выдавил:
– А-а, курсант... Ты где пропадал?
– Воевал, – ответил я. Похоже, Гена был не на шутку пьян.
– А я вот совсем развалился, – вздохнул он. – Теперь даже водка не помогает.
Под задранной штаниной я увидел его больную ногу. Ткани помертвели и начали гнить, зрелище было страшным и омерзительным.
– Совсем меня доконала, сука! – Гена в бессильной ярости ударил кулаком по кровати. – Заснуть не могу, на стены лезу.
– Ты не говорил Контролерам?
– Сказал. Тут заходил один, хотел меня в рейд вытащить, а я говорю – вот... Он сказал, что скоро опять придет.
– Когда?
– А-а... – Гена махнул рукой. Потом с трудом приподнялся на локтях. – Слышь, курсант, отведи меня к ним, а? Я сам ходить не могу уже, а ребят моих чего-то не видно. Может, их отправили уже.
Я не знал, что ответить. Заниматься с ним – верный способ засветиться перед Контролерами. Но как отказать человеку, который с ума сходит от боли?
После непродолжительной внутренней борьбы я решился.
– Пойдем, – сказал я. – Прямо сейчас пойдем, тут тянуть нельзя. Держись за меня, поднимайся...
– Постой-ка... – он достал из-под матраса початую бутылку водки, немного отхлебнул, а затем смочил ладонь и побрызгал на язву.
– Это от микробов, – пояснил Гена, морщась от боли. – Теперь пойдем, курсант. Может, ихние доктора меня починят...
Я подставил плечо, и мы выбрались на улицу, где бродили расслабленные «островитяне». Гена сказал, что ему вроде бы стало легче.
– Конечно! – ответил я. – Ты встал, к ноге свежая кровь прилила. Тебе и надо-то пару уколов, чтоб поправиться.
На самом деле я понимал, что все это только слова. Гене стало легче, потому что он начал двигаться, и это отвлекло его от боли. Но боль скоро вернется. Я чувствовал через ткань тельняшки, как горит и лихорадит его тело. Похоже, у моего приятеля было заражение крови.
Мы медленно шли через замусоренные газоны к охраняемой зоне. Вообще-то я понятия не имел, куда девать Гену, но там, возле Дома Линзы, всегда была охрана и она могла что-то подсказать.
Гена стонал – сначала тихо, но с каждым шагом все громче. Потом он вовсе свалился на траву.
– Погоди, курсант. Передохну...
Нас увидела какая-то компания из-под фонарей.
– А мне этот полосатенький нравится! – пропищал женский голос, и все заржали.
Гена вдруг изогнулся в судороге, и его начало рвать. Он колотился о землю, скреб ее ногтями, и его голая распухшая нога выглядела сейчас как ненужный болезненный придаток.
– Ну, пошли, пошли скорей, – выдавил он, когда прокашлялся.
Но едва я попытался его поднять, он вскрикнул и снова упал, воя от боли.
– С-сука! – крикнул он сквозь стон. – Ну за что?!
На его щеках заблестели слезы. Смотреть на это было тяжело: сильный веселый Генка, которому море было по колено, вдруг стал беспомощным и жалким. Я потянул его за рукав и осторожно взвалил себе на плечи.
– Я ведь здоровый, курсант, – шептал он. – Не дотащишь... Что это у тебя? Автомат? Здесь же запрещено...
Он и правда был здоровый. Но и меня мать-природа силой не обидела. Я тащил его на плечах, как мешок, и всякий встречный считал своим долгом отпустить на этот счет какую-нибудь глупость. Я не отвечал, а лишь шел и шел вперед.
Вскоре из-за деревьев выплыли фонари и пятиметровые заборы охраняемой зоны. Возле пропускного пункта я осторожно усадил Гену на траву. На стук вышел коротко стриженный старшина, что-то дожевывая на ходу.
