– Честно говоря, – произнес Ледоколыч, – никак не припомню, куда он летал. Раньше, бывало, чуть не каждый день по радио – Олейник, Олейник... Все он откуда-то возвращается, месяц остался, неделя осталась... А как вернулся, что-то и перестали совсем о нем вспоминать.
– Я, извиняюсь, тоже подзабыл, – признался Гендос. – Я только знаю, что уж больно долго он летал. Лет пятнадцать или поболее того.
– Пятнадцать?! – присвистнул Ызя и почесал щетину. – За пятнадцать куда хочешь можно долететь. Хоть до Марса.
– Да нет, – с сомнением качнул головой Веня. – Припоминается, дальше он летал. Чуть ли не в какую-то галактику.
– Оно и понятно, почему у него голова кружится, – подвел итог Гендос.
Олейник тем временем, обернувшись в простыню, вышел в сад и присел там на чурбачок. Он вдруг увидел Варвару, которая накрывала стол под яблонями, и по-городскому смутился своего вида.
– Сидите, сидите, – успокоила его женщина. – Хотите, квасу принесу?
– Если не трудно, – улыбнулся космонавт.
Варвара подала ему большую эмалированную кружку с пузырящимся квасом, а затем и сама присела неподалеку передохнуть.
– Хорошо у вас, – сказал Олейник, обведя взглядом зеленеющий сад. – Спокойно так, по-доброму. Я и сам ведь деревенский, только так давно это было... Сейчас вот гляжу – будто сон какой-то вспоминаю.
Варвара усмехнулась:
– Все вы, приезжие, говорите, что хорошо. День хорошо, два хорошо, а через месяц не знаете, как отсюда сбежать поскорее. Наш уклад лентяев и птичек перелетных не любит.
– Верно, верно... – вздохнул космонавт. – А я, по-вашему, кто – лентяй или птичка перелетная?
– Нет, зачем так? – смутилась Варвара. – А вы правда тот самый космонавт, который?..
– Правда, правда, – ответил Олейник, устало махнув рукой. – Тот самый. Сейчас, наверно, будете спрашивать, страшно ли там было?
– Пожалуй, не буду, – сказала Варвара, и вдруг какая-то хмурь послышалась в ее голосе, словно давняя печаль проснулась. – Сама знаю, что страшно. Сама неба боюсь и одну беду в нем вижу.
– Почему же сразу беду? – осторожно спросил Олейник.
– Так ведь двоих у меня небо забрало. Сначала сына, а через два года и мужа. У меня ведь сын тоже летал. И в космический отряд его пробовали, только не взяли. У него зубов двух не было, в детстве клюшкой выбили. А там надо, чтоб все зубы на месте стояли.
– Разбился?
– Разбился, – кивнула Варвара, не став объяснять, как и где это произошло.
– А муж?
– А муж после похорон сдал. Сердце плохое стало. Два года промаялся, а потом уж... Но я его тоже на счет неба записала.
Они помолчали, вспоминая и переживая каждый свое. Что мог сказать старый космонавт этой одинокой и печальной женщине? Он много знал хороших и крепких ребят, которые уходили, мало что успев сделать. Ничего не попишешь, всех не убережешь. В какую бы стихию ни бросал себя человек, ему приходится платить ей страшную дань, отдавая жизни лучших. Привыкнуть к этому нельзя, смириться – тем более. И потому старый космонавт не пытался успокоить женщину, зная, что любые слова здесь останутся всего лишь словами.
– И все-таки хорошо у вас, – опять заговорил он, обрывая грустное молчание. – Что б вы про нас, приезжих, ни говорили, а иногда хочется бросить все и остаться жить здесь.
– А вы и живите, – неожиданно ответила женщина. – Если сердце зовет, приезжайте и живите. Дело найдется, и люди вас примут. Хороший человек везде может сгодиться, не только в космосе.
– Да какой мне теперь космос, – с печалью усмехнулся Олейник. – Это так, нашли для старика должность, вроде рядом с ракетами. Чтоб на пенсии не скучал.
– Тем более приезжайте. У нас никто не скучает, скучать некогда. Все-таки на земле работаем.
– Это верно, – сказал Олейник. – Все дело и вся суть в земле. В какие дали ни улетай, как высоко ни поднимайся, но всегда надо возвращаться к ней. А иначе – зачем летать?
* * *
Как назло, это был единственный ключ нужного калибра, и именно он сломался, попав под колесо погрузчика. Витьку ничего не оставалось, как отправляться на поиски обрезка какой-нибудь трубы, которым можно нарастить сломанный инструмент.
Он зашел за мастерские, где, подобно музейным скелетам, покоились останки списанных машин. Сюда обычно сбрасывали всякое барахло, и наверняка где-нибудь валялся и обрезок трубы.
Витек походил вдоль старых рам и кузовов, пошуровал в куче более мелкого лома, но ничего подходящего не присмотрел. Тогда он запрыгнул в кузов древнего «ЗИЛа», нашедшего свою смерть на перевозке химических удобрений. Здесь имелась немалая куча разных слесарных отбросов.
Витек и здесь не нашел себе трубы. Зато нашел другое. В самом углу, разбросав кучу стальных опилок, устроился темный шар с неровными, словно бы обглоданными боками. Витек глядел на него с минуту, пока не убедил себя, что действительно перед ним лежит шар, что он не укатится, не исчезнет, что его можно потрогать и даже забрать отсюда.
Последнее оказалось нелегким. Шар был чудовищно тяжел. Витек едва смог оторвать его от опилок, после чего решил просто катить.
Шар упал с кузова, оставив впечатляющую вмятину на старом асфальте. Витек огляделся. Вокруг никого не было. Только гнилые грузовики таращились глазницами выбитых фар.
Тетка рассудила бы, что проще вызвать ученых сюда, чем, наоборот, тащить к ним шар. Витек тоже нашел это справедливым. Он набросал несколько слов на бумажке и, скрепив ее булавкой, отдал попутному водителю, чтобы тот передал в стан москвичей.
За шаром почему-то приехали только вечером. Как назло, снова это были Матвей и Сева, которые при виде Витька выразительно переглянулись.
– Что на этот раз? – бесстрастно спросил Матвей, облокотившись о дверь «уазика». – В картошку поедем или в овес?
Витек некоторое время соображал, что бы такое ответить, но ничего не придумал. Тетка обязательно что-нибудь сказала бы, а ему не удалось. Он просто поманил москвичей за собой и пошел за мастерские.
– Вот! – Он откинул железный лист, под которым замаскировал свою находку.
– Эге... – выдохнул Матвей, присаживаясь перед шаром на корточки.
Витек с торжеством понял, что на этот раз не промахнулся. С большим трудом они погрузили шар в машину, и та резво понеслась на луг. Витька москвичи посадили с собой – ему полагалось получать награду.
По приезде он долго ходил от палатки к палатке, искал какого-то Мирзояна, потом какого-то Абрамыча, пока наконец незнакомый маленький человек с железными зубами не отсчитал ему несколько бумажек.
Витек вышел от него довольный и успокоенный. Он считал, что теперь даже тетка не найдет, что съязвить. Неподалеку он заметил Матвея, который покуривал, сидя на пластиковом бочонке.
