— Вот тебе ласковые руки, — ответил я и помахал перед ним своим обрубком.
— Беня… — оторопел Щербатин. — Это как же?..
— Не знаю, как, но нас забыли. Мы тут одни.
— Одни… — Он недоверчиво хмыкнул, будто услышал какую-то глупость. — Как же это, Беня? На кой черт тогда я не утонул? Мы же все равно подохнем!
Я ни разу не видел, чтобы мой приятель паниковал. Я даже повернул голову, чтобы взглянуть на это. Щербатин выглядел ужасно в своем мешке с отсеченными конечностями. Он походил на ярмарочного уродца. К тому же он был весь заляпан какой-то коричневой слизью — видимо, особым раствором, оберегающим операторов танков от пролежней, инфекций и прочих результатов неподвижности.
— Хватит орать, — тихо сказал я. — Сейчас отдохну немного и будем думать, как выбираться отсюда.
Он не ответил и даже не кивнул. Просто лежал и смотрел в небо. Я вытащил рацию, пощелкал клавишей и назвал свой позывной на нескольких каналах. Увы, мы находились слишком далеко от последнего аванпоста, где могли бы принять сигнал.
Оставался шанс, что где-то рядом пройдет колонна или пролетит реаплан. Однако пробовать рацию слишком часто — значит сажать батареи. Нужно идти.
— Беня, а что, собственно, случилось? — подал голос Щербатин. — Почему мы одни? И что с твоей рукой?
Я ответил не сразу. Мне было трудно поверить, принять умом и сердцем то, что произошло. Я до сих пор желал, чтобы все оказалось ошибкой, недоразумением.
— В меня стреляли, Щербатин.
— Кто? У тебя ожоги от плазмы. Ивенки уже получили наши ружья?
— Не ивенки. Я не совсем уверен, но, по-моему, это был Нуй…
— Нуй? Твой библейский дружок?
— Я не знаю, почему это произошло.
— А хочешь, скажу? Ты случайно не завещал ему свои сбережения?
— Щербатин!..
— Только не надо гневно сверкать глазами. Я давно подозревал, жаль, не мог тебя предупредить. Да ты бы и не поверил, опять бы начал глаза закатывать…
— О чем ты хотел предупредить?
— Он профессиональный наследник. Вот почему он так быстро заработал второе холо. И вот почему он не хочет быть командиром группы — им запрещают наследовать уцим от подчиненных. Чтобы избежать излишних потерь среди личного состава, понимаешь?
— Этого не может быть. Это невероятно.
— Невероятно, что ты остался жив.
— Не знаю… Он стрелял два раза. Сначала меня спас жилет и, наверно, ранец. Он мог не знать, что офицерские жилеты намного лучше, чем солдатские, иногда держат даже плазменный удар.
— Второй выстрел был в голову?
— Что, заметно?
— Твою рожу словно поджарили на гриле.
— Я закрылся рукой. Рука — вот она, шлем — на куски…
— Хреновый снайпер твой Нуй. Точный выстрел отрезал бы голову вместе с рукой и шлемом. Как вернемся — погоняй его на стрельбище.
Я помолчал некоторое время. На душе было гадко, тошно.
— Надо идти, Щербатин. Про нас никто не знает, спасатели забрали живых и ушли.
— Да, надо идти, — сразу согласился он. — Но про меня забудь. Оставь мне что-нибудь пожевать из ранца, а сам иди. Доберешься до наших — там скажешь.
— Даже не думай. Если идти — то вместе. Сколько ты просидишь тут один, даже комара отогнать сам не сможешь.
— Да уж, далеко мы вместе уйдем, — фыркнул он. — Полторы калеки. На двоих одна рука.
Я не стал отвечать. Нужно было провести инвентаризацию, прежде чем отправляться в путь. Морщась от боли, я снял ранец и убедился, что он наполовину сгорел. Уцелели только два запаянных лотка с комбикормом да коробка с зарядами для ракетницы. Еще три лотка, оплавленную флягу, весь комплект химзащиты и запасные батареи для ружья пришлось выкинуть. По злой иронии судьбы, уцелел также мой магнитофон с ивенкскими напевами.
Ружье валялось на том же месте, где я пришел в себя. Я подобрал его, проверил — вроде бы все нормально работало.
— Танк еще не утонул? — спросил Щербатин. — Пошарь в люке, там должен быть баллон с комбикормом. Такая упругая штука с трубочкой, там поймешь…
Я перебрался на танк, пошарил в люке, заодно поискал свой нож. Ни ножа, ни комбикорма найти не удалось.
— Шел бы ты один, Беня, — вздохнул Щербатин, со злостью поджимая губы. — Хоть бы ты уцелел…
— Закрыли вопрос, — буркнул я. — Расслабься и получи удовольствие.
Шланги и ремни, свисавшие с мешка, оказались очень кстати. Я связал две петли — получилось нечто вроде рюкзака. Боль как-то тихо ушла. Думаю, мой организм меня пожалел и отключил чувствительность. И все равно вязать узлы одной рукой было чудовищно трудно.
— Оставь, — в последний раз сказал Щербатин, когда я взваливал его на спину.
— Молчи. И не беспокойся за меня — ты совсем легкий, когда без рук и ног.
— А у тебя спина похожа на шницель с гарниром.
— Сам-то ты гамбургер с майонезом. Яйцо в мешочек…
— Ладно, как проголодаюсь, буду отщипывать кусочки от твоей жареной спины. Ты хоть знаешь, куда идти?
— А какая разница? Планета круглая…
* * *
По меткому выражению Щербатина, путь наш был не близкий, но зато тяжелый. Особенно мучительно мне было перепрыгивать с островка на островок, с кочки на кочку. Мешок с моим приятелем бил в обожженную спину, а сам он при этом едва сдерживал стон. Ему тоже было несладко после того, как я варварски выдрал его из чрева танка.
Я шел к реке. По деревьям и расположению подбитого реаплана я примерно определил, откуда мы приехали. Вездеходы шли по прямой, поэтому главным сейчас было сохранить направление. К сожалению, такая штука, как компас, в экипировку цивилизатора не входила.
Река была моей единственной надеждой. По ней могли проплыть вездеходы нашей основной группы, возвращаясь из рейда. По ней же наверняка пойдут и все другие машины, когда штаб получит выверенные карты и результаты нашей разведки. Одним словом, река здесь была единственной из возможных транспортных артерий.
Первые полчаса я шел довольно бодро. Но наступил момент, когда силы вдруг начали выходить из меня, как вода из дырявого корыта.
Я стал тяжело дышать, сбавлять шаг, невольно задерживаться на сухих островках, где шагалось легче. Вскоре и Щербатин заметил, как я выдыхаюсь.
— Что, Беня, небось уже пожалел, что взял меня с собой?
— Молчи! — прорычал я. — А то сейчас выброшу.
— А и выбрось, — оживился он. — Я давно предлагаю.
— Выбросить не выброшу, а просто скину с плеч и потяну на веревке.
— Уж лучше выбрось, — поежился Щербатин и через минуту запел на гнусный тоскливый мотив: — «Вместе весело шагать по просторам, по просторам…»
