– Вот как, – усмехнулся Марциони, – решили, стало быть, потешить самолюбие.
– Я же знаю, как все будет. Стоит мне объявить о неорганической материи с ментальной восприимчивостью, меня прежде всего поднимут на смех. А высмеивать у нас любят и умеют. Такое клеймо приложат, что не отмоешься.
– Но ведь есть доказательства, – осторожно заметил Марциони.
– Конечно, есть. Только этого никто не заметит. Материалы исследований уйдут в другие руки, а я так и останусь посмешищем.
– Да неужели в науке царят такие нравы? – покачал головой Марциони.
Ступич тяжело вздохнул.
– Скажите, на вашем яхт-рейсере установлен безотносительный компас-привод?
– Естественно, без него как без рук.
– Полагаю, вы представляете, на каком принципе основано его действие. А знаете, кто первый исследовал и описал свойства дуалистической связи расщепленных нейтронов?
– Да неужели вы, Арго Маратович?
– Ну, не я… Не я, а мой ученик. Такой же, как я. И что в остатке? Прибор сегодня установлен на каждом втором космическом аппарате, лицензии на производство проданы в три десятка освоенных миров. А первооткрыватель по-прежнему торчит на орбитальном фазотроне и в жизни видит только это! – Ступич в сердцах оттолкнул свою тарелку с искусственной пищей.
Гость с любопытством взглянул на академика.
– Не нервничайте, пожалуйста. Если у нас дела заладятся – пригласите ученика к себе, пусть и он деньжат подзаработает. Главное – верить в удачу. Le succes sourit auc courageux.
[4]
– Конечно, – академик слабо пожал плечами. – Конечно, я верю в удачу. Что мне еще остается? Только верить и – работать.
За столом вдруг установилась тишина. Гость что-то обдумывал, и никто не смел нарушить молчание.
– Вот что я вам скажу, дорогой мой Арго Маратович, – произнес он наконец. – Денег я вам дать не могу.
– Как?! – оторопел Ступич. – Но… но почему?
– Потому что вы действуете в обход закона и общества, и неизвестно, какими неприятностями это грозит.
– Но я же вам все объяснил! – Ступич вскочил.
– Не пугайтесь, – Марциони насмешливо посмотрел на него. – Сядьте и выслушайте. Я не могу принять официальное участие в финансировании столь неофициального проекта. Я еще не ушел из политики, а репутация – единственное, что не купить за деньги. Здесь пахнет большими суммами, которыми не удастся ворочать незаметно. Я подумаю, как привлечь сторонние средства к вашей работе, но до поры до времени мое имя не должно фигурировать рядом с вашим.
– И что это означает?
– Да, в общем, почти ничего, – пожал плечами гость. – Разве что подождать вам придется чуть дольше, чем вы рассчитывали. Так что экономьте оставшиеся средства. Ну, кое-что по мелочи я вам подкину – чтоб не сидели голодными. И не забывайте про секретность.
– Это моя компетенция, – солидно заметил Бетховен.
Гость встал.
– И еще. Я желаю быть в курсе всего, что делается по проекту. Не удивляйтесь, академик, если через какое-то время я пришлю своего человека, от которого у вас не должно быть никаких тайн. Оформите его хоть мойщиком пробирок, чтоб не болтался без дела, – Марциони усмехнулся. – Я свяжусь с вами через две недели. Надеюсь, порадуете новыми результатами. Ну и я вас чем-нибудь порадую…
Операционный центр космической
поисково-спасательной службы Нового Мельбурна.
27 ноября, утро
Четыре часа я просидел в кабинете для допросов, пока дожидался дознавателя. Наконец он, точнее, она пришла: полненькая черноволосая девушка с усталыми глазами. Она была очень хорошенькая, свеженькая, как пирожок. И мешковатая форма поисково-спасательной службы ее почти не портила.
Но меня ее красота ни на что не воодушевляла. Я был не в том состоянии, чтобы кокетничать с девушками. И мне было совершенно наплевать даже на то, что она видит меня в столь неприглядном виде.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она меня. – Вы способны отвечать на вопросы?
– Не вполне, – ответил я, с усилием выдавливая слова.
А сам подумал: «Здравствуй, Новый Мельбурн, с твоим безудержным гостеприимством. Продержать человека чертову уйму времени в холодной кутузке, не предложив даже стаканчик кофе, а потом цинично поинтересоваться самочувствием…»
– Может быть, вам нужен врач? – спросила девушка.
– Не думаю, что это поможет.
– Как угодно. Я – сержант Котарян, старший инспектор-дознаватель поисково-спасательной службы Нового Мельбурна. Назовите, пожалуйста, свое имя, гражданство и предоставьте любые подтверждающие документы.
– Уильям Гаусс, Солнечная Федерация. Здесь документы, – я предъявил запястье с биометрическим чипом. Девушка кивнула и придвинула ко мне смарт-планшет, чтоб я приложился к нему своим чипом.
Нельзя сказать, что я солгал. Уильям Гаусс – мое почти настоящее имя. По крайней мере, оно совпадает с данными чипа. Другое дело, если она вздумает проверять мою личность через базы данных… Но до этого дойдет не сразу. Чипам обычно верят.
– Вы хорошо помните события последних дней?
– Большой точности не гарантирую, – с сожалением признался я.
– Что ж, поговорим о том, что помните. Итак, ваше судно – спасательный бот неизвестного типа – было обнаружено за орбитой Сигмы, в зоне ответственности Нового Мельбурна. Зафиксирован универсальный сигнал бедствия. Вы официально признаны потерпевшим бедствие и обязаны отвечать на вопросы представителя спасательной службы. Вам ясна позиция?
Я поморщился. Слишком много слов. Но все же кивнул – в принципе, все ясно.
– При каких обстоятельствах вы оказались на борту спасателя?
Я тяжело вздохнул. Что рассказать этой милой доверчивой девочке?
Как я валялся на поверхности Луны-один, впитывая кровью последние молекулы кислорода и уже чувствуя в ногах подступающий космический холод. Как желтый туман плыл перед глазами, а голова болела так, словно ее зажимали в тиски. Как чувство реальности растворялось в мертвой темноте, подобно воде на горячем песке.
То, что было потом, я принимал за предсмертные галлюцинации. Я видел, что меня несут. Их было четверо или шестеро, и кто-то все время заглядывал мне в глаза через стекло шлема… И что самое пугающее, они, эти неизвестные люди, были без скафандров!!!
И уж совсем невероятным оказалось то, что я увидел позже. Не было оледеневших скал и зыбучих песков, не было черного неба с колючими звездами. Сквозь мутное окно шлема я наблюдал курчавые древесные кроны, на холмах росла густая зеленая трава, текли веселые ручьи. Небо было такой пронзительной синевы, что хотелось плакать.
