«Наверно, это специально», – подумал он. И поежился от какой-то неясной мысли, проскочившей в подсознании.
Последующие несколько дней он пытался вспомнить, что происходило с ним последние восемь лет. Или три года? Нет, всё-таки восемь лет. Невероятно долгие, невыносимые восемь лет.
Он многое помнил. Там, по другую сторону, у него был свой угол в большой длинной комнате, кровать и тумбочка, обсаженная кустами дорожка для прогулок, пустынный пляж, на который набегали холодные серые волны.
И пляж, и дорожку он быстро изучил до последнего кустика, до мельчайшего камешка. Но еще был забор-решетка, и за ним бескрайние холмы, тонущие в тумане. И Сенин часами стоял у этого забора и смотрел на холмы. Он мучительно хотел знать – что там? Он нестерпимо, до скрежета зубов хотел уйти туда. Однако забор был неприступен. Только пляж и дорожка. День за днем, год за годом.
Да, была ведь еще и работа! Он не просто бродил по пляжу, он еще и работал. Правда, это была очень тоскливая и изнурительная работа. Он счищал облупившуюся краску с каких-то больших старых железяк, у него была для этого истрепанная железная щетка. Щетку он запомнил хорошо, казалось, ее помнят даже руки. А еще он отмывал в холодной воде с песком какие-то жирные стеклянные баночки, он перебирал груды каких-то скользких комочков…
И так день за днем. Год за годом. Долгие восемь лет.
«Как же так? – отчаивался Сенин. – Я был там целых восемь лет, и мне нечего вспомнить? За восемь лет совершенно ничего не произошло? Но так не бывает!»
Еще там были люди. Они жили в той же длинной комнате, они точно так же чистили краску и перебирали комочки. И с ними можно было даже поговорить. Правда, все они были неразговорчивыми. Они могли сказать «Да», или «Нет», или «Не знаю». Но на долгие разговоры эти люди не годились. И еще почему-то Сенин не мог вспомнить ни одного лица.
Были же еще и мысли! Вот что главное – мысли. Сколько их прошло через мозги за восемь лет? Сенин что-то придумывал, приходил к каким-то выводам, решал для себя что-то важное и, очевидно, становился мудрее. Но – странное дело – сейчас он не мог вспомнить ни одной мысли, ни одного своего решения.
Всё осталось там. Эти восемь лет были попросту украдены у него.
За четыре дня Сенин почти научился ходить, не шатаясь, и говорить нормальным голосом. В ожидании транспорта он жил практически на равных правах с тюремным персоналом. Даже питался с ними за одним столом. Оказалось, тут работает всего-то пятнадцать человек.
Его даже зауважали, когда он начал каждое утро обливаться холодной водой, отжиматься от пола и растягивать задеревеневшие связки. А еще он каждый день остервенело мылся, сдирая с себя воображаемую, но от этого не менее отвратительную тюремную коросту.
Наконец пришел транспорт.
Когда Сенину выдавали вещи, один из тюремщиков спросил:
– Что это за булыжники у тебя в ящике? Мы с ребятами думали-гадали, так и не поняли.
– Это мое, – сказал Сенин, забирая ящик.
– Эй, – крикнули ему вслед, – тебя не за них посадили-то?!
Потом Сенин оказался на борту частного грузопочтового рейсера «Арлекин». Капитаном там была немолодая дамочка с кошачьими глазами и отвислой задницей. Здесь витал застарелый запах жратвы, повсюду валялось какое-то тряпье, а на креслах в рубке были постелены засаленные коврики.
– Только попробуй что-нибудь отмочить, – сразу пригрозила ему капитанша. – Мы тебе не суд, у нас разговор короткий.
За ее спиной стоял здоровяк-пилот в грязной майке и зловеще хрустел пальцами, похожими на монтажные клещи.
– Не волнуйтесь, я вас не побеспокою, – ответил Сенин.
– Ага! Знаю я вас, уголовников…
Ему была выделена крошечная каюта в кормовой части. Там постоянно дрожали стены, а с потолка срывались капли конденсата. Сенин старался пореже из нее выходить. У него это легко получалось. Он привык к одиночеству.
В иллюминатор он увидел, как становится меньше и меньше полукилометровый железный цилиндр, где он провел долгие и невыносимые восемь лет.
Еще две с лишним тысячи заключенных продолжали витать в иллюзиях, навеянных замысловатыми электрическими полями. Они жили в мире, где нет перемен, нет насилия и стрессов, нет соблазнов и греховных удовольствий.
Только размышления – наедине с собой и своей совестью.
* * *
Сенину не пришлось долго скитаться, пересаживаясь с одного борта на другой. В ближайшем же порту оказалось крупное представительство «Русского космоса», куда ему следовало зайти для одного вроде бы приятного дела. А именно – для вступления во владение денежным вознаграждением.
Для Сенина никакой приятности в этом не было. Он бы охотно поручил формальности какому-нибудь адвокату, даже процент бы заплатил.
Но на адвокатов не было времени. Он хотел побыстрей разделаться с делами и отправиться в свою усадьбу.
Правда, полдня им пришлось болтаться на орбите. Космопорт не принимал. Радиопереговоры транслировались на весь корабль, и Сенин слышал, что где-то рядом заходит на посадку целая группа полицейских рейдеров, идет сложное маневрирование, и всем прочим бортам надлежит ждать очереди.
Наконец очередь настала.
– Как вы и просили, небольшая часть наличными, – сказал ему усталый клерк из стеклянной кабинки. – Остальные деньги будут переведены на ваш счет с ближайшим гиперсеансом, то есть сегодня. На всякий случай возьмите подтверждение.
Он протянул магнитную карточку с логотипом фирмы.
– Это зачем? – поинтересовался Сенин.
– Если вы прибудете на Землю, а ваш счет окажется пустым, эта карта значительно ускорит решение проблемы.
– А счет может оказаться пустым? – с подозрением спросил Сенин.
– Теоретически – нет. А на практике… Сами знаете, что с передачей информации в дальнем космосе не всё благополучно. Но вы не волнуйтесь, эти деньги ваши, и они никуда не денутся. В крайнем случае чуть задержатся в пути.
Клерк дежурно улыбнулся ему, давая понять, что разговор исчерпан. Но затем вдруг наморщил лоб.
– Простите, у вас знакомая фамилия. Ганимед Сенин… Где я мог ее слышать? Мы встречались?
– Нет, вам показалось. – Сенин быстро отвернулся и направился к двери.
Но он услышал, как работник из соседней кабинки тихо проговорил:
– Это же тот самый парень… Помнишь?..
Сенин остановился, медленно повернулся. Клерки притихли, испуганно пригнув головы. Но бояться им было нечего.
– Извините, – сказал Сенин. – Я хотел у вас спросить. Что там сейчас, на Евгении? Если, конечно, вы знаете…
– Знаем, – ответил второй клерк. – Ничего там особенного, всё как раньше. Работают люди. Только их теперь меньше. И желающих туда лететь что-то мало стало. Там карантин на несколько лет, никого «наверх» не выпускают. Но корпорация не собирается уходить оттуда, хотя работать стало гораздо трудней. Вы же знаете: «Мы в ответе за миры, которые покоряем».
