И Гриша тоже никак не мог уехать. Ее нужно было утешить, успокоить, убедить, что сегодняшний вечер – просто плохой, неудачный, не более того. Она очень страдала, она не хотела, чтоб о ней думали хуже, чем следует. Она сама о себе не хотела этого думать – вот что главное.
Но как уместить все это в коротком прощании? Никак не уместить...
– До свидания, – сказал Гриша, закрывая дверь машины.
– До свидания, – прошептала Света, глядя вслед удаляющимся огням.
– Мама, а он правда врач? – спросил сонный Пашка.
– Правда, – механически ответила Светлана.
– Хорошо, что уехал, – проговорил Пашка шепотом. – А то стал бы меня лечить...
* * *
Тонкая и гибкая девушка с восточными чертами склонилась у ног мужчины, который развалился в кресле, обитом красным бархатом. Ноги он положил на такой же красный пуфик, и его большие расшлепанные ступни висели в воздухе.
– Не больно так? – спросила девушка.
– Делай свое дело, Зида, – сказал Мустафа. – Я скажу, когда будет больно.
Она кивнула и продолжила ровнять его ногти маленькими блестящими кусачками и пилочкой. Мустафа смотрел в экран огромного телевизора и усмехался тому, как его старый приятель Володька Артамонов, ныне занимающий хорошую должность в какой-то администрации, излагал свои планы борьбы с коррупцией.
«Вместе будем бороться», – подумал Мустафа и еще шире улыбнулся.
Ногам, распаренным в горячей воде, было хорошо и уютно. Мягкие прикосновения молодых женских пальчиков ласкали и убаюкивали.
В приоткрытую дверь просунулась голова Балумо, которого Мустафа держал в качестве дворецкого. Парень был родом из Анголы, некоторое время учился в каком-то московском университете, а потом был выгнан за пьянку. Мустафа подобрал его на автомойке, где он зарабатывал на хлеб, устроил у себя. Знакомые были просто в восторге от этой выдумки – еще никто не догадался заиметь дома слугу-негра.
– Там Кича пришел, – сказал Балумо. – Пускать или ждать?
– Впускай.
Кича нерешительно вошел в большую, вычурно обставленную комнату, где бывал всего несколько раз. Мустафа протянул ему мягкую, расслабленную ладонь, слегка сжал.
– Принес?
– Вот. – Кича положил на столик пачку зеленых банкнот, перетянутую резинкой. – Я уже считал, восемь тысяч ровно.
– Без заморочек?
– Все было как по рельсам. Отдал, да еще извинился. Надо бы с ним еще насчет стоянки погундосить...
– А что за вопрос?
– Да там какой-то сарай стоит, памятник архитектуры. То ли Гоголь в нем ночевал, то ли Пушкин с Лермонтовым встречался... Сносить нельзя.
– Ну, это решим. Иди отдыхай.
– Я чего хотел спросить... – Кича в нерешительности пожевал губу. – Тут есть лавочка одна...
– Давай короче.
– Ну да. Больничка, называется «Золотой родник», знаешь?
– Слышал, – пожал плечами Мустафа.
– А чьи они? – Кича бросил на Мустафу быстрый взгляд, пытаясь заранее угадать реакцию.
– Не знаю. Вроде кому-то помогали ребят по-тихому заштопать. А зачем тебе?
– Парень мой интересуется, Ганс. Есть задумка.
– Зида, осторожнее! Мне же больно!
– Извините...
– Выкладывай, что твой щенок придумал.
– Про «Снегопад» слышал? Ганс думает, что через больничку можно синтетику в город возить. Риска меньше – они же врачи, у них и ксивы, и связи... Кстати, там доктор работает, который...
– И этот пацан хочет ее к рукам прибрать? – Живот Мустафы задрожал от мелкого смеха.
– Ну да. – Кича тоже ухмыльнулся за компанию.
– Ты знаешь, почему я дрянью не торговал и никогда торговать не буду? – спросил Мустафа, резко оборвав смех.
– Нет, не знаю. – Кича заволновался. – Почему?
– Потому, что это опасно.
– Так это... Весь город в доле. Когда все вместе – вроде и не так опасно.
– Пусть весь город делает что хочет и сходит с ума сколько ему угодно. Сейчас уже не нужно лезть в пекло, чтобы иметь прибыль, как ты этого не понимаешь? Можно торговать трусами или носками – и иметь навар не хуже, чем от героина. Надо только создать себе условия. Я этим и занимаюсь – создаю условия, в том числе и для вас, придурков. Можно не платить их дурацкие налоги, можно закрывать чужие магазины, можно продавать плохой товар под видом хорошего – все это прибыльно, но не опасно. И мы, в отличие от других, можем себе это позволить. Ты хорошо меня понимаешь?
– Да! – с готовностью отозвался Кича.
– Я зарабатывал деньги еще в школе. Мой друг с фотоаппаратом размножал карты с голыми бабами, а я их продавал. И знаешь, какая у меня была самая большая мечта?
– Продать побольше? – пожал плечами Кича.
– Ты идиот. Я мечтал не прятать эти деньги от родителей и чтоб не было известно, откуда они берутся. Деньги пахнут! Любой капитал должен быть легализован – этого нужно добиваться. Поэтому никаким «Снегопадом» я не занимаюсь. Я выплыть стараюсь, а ты – наоборот, поглубже в дерьмо залезть.
– Да это не я, это Ганс... – обронил Кича, но Мустафа не обратил внимания.
– Ко мне депутаты пить приходят, со мной начальник милиции советуется. Знаешь почему? Потому что я – это порядок. Я и чужих в район не пускаю, и своих в узде держу. А придурковатые парни мне все портят.
– Значит, не стоит в больничку соваться?
– Решай сам, я свое мнение сказал. А засранцу своему передай, что с такими аппетитами он сгорит быстро.
Взгляд Кичи случайно упал на ноги Мустафы. Девушка, прежде чем покрывать ногти лаком, вставила между пальцами бумажные трубочки. Кича едва заметно усмехнулся.
– Что смешного? – спросил Мустафа.
– Нет, ничего! – замотал головой Кича. Но поскольку шеф ждал ответа, он продолжил: – Просто вспомнилось. «Велосипед» это называется. Ну, когда бумажки между пальцами вставляют, а потом поджигают.
– Ты что-то имеешь в виду? – насторожился Мустафа.
– Нет, просто вспомнилось. – Кича смущенно замолчал. – Я пойду?
– Иди. Нет, постой. А чего это твой гаденыш деловой такой? Ты ему мало платишь?
– Обыкновенно плачу, – развел руками Кича. – А за что ему платить-то?
– Может, ему нужно место указать, чтоб не совался куда не надо?
– Я поговорю. Да это все так... Хочет пацан подняться, вот и ищет.
– Ищет, значит? А ты расскажи ему, как ты сам поднялся, а?! – Мустафа захохотал, и девушка убрала руки, чтоб не испортить работу на трясущихся ступнях. – Поделись с молодежью, как стал бригадиром.
