– Как это он, интересно, машину разворачивает? А если вызов? А если пациента везет?
– Крутится как-то. А если пациента везет, то соскакивает с машины и уезжает на такси. А фельдшер один бьется, чтобы человека живым до стационара дотянуть.
– Ну и что это доказывает? Только то, что я говорил. Врач хорошо работает потому, что ему хорошо платят.
– А вот и не угадал, Андрей. Врачу хорошо платят, чтобы он пули вытаскивал да помалкивал.
– Ну, все, все, сдаюсь... Все, кто за деньги работают, – мерзавцы. А ты один был хороший, потому что бедный.
– Я этого не говорил, Андрей. Я пытался доказать, что у нас в «Скорой» даже в эти времена человеческую жизнь не перекладывают на курс доллара. И порядочные люди все-таки есть. Как и везде. Ты слишком быстро все забыл.
– Нет, я не забыл. Знаешь, что я помню? Горбольницу, где практику проходил. Хорошо помню: идет по палате пьяная медсестра баба Нюра, судна выносит. Прется, как ледокол, шатается, банки с тумбочек сшибает. А моча из ее посудин – то направо, то налево, то на стол, то на постель кому-нибудь...
– Это я тоже видел. Слушай, у тебя можно курить?
– У меня можно абсолютно все. А еще помню, как в ожоговом пациенты соседа по палате избили, потому что он орал по ночам от боли и всем спать мешал. Скажи, Гриша, как ты в медицину попал? Мечтал с детства?
– Не сказать, что мечтал... Отдаю долг семейной традиции. Дед, отец – все военные врачи были. Я в военные не пошел, расхотелось после двух лет срочной службы. А ты как?
– А я, Гриша, с юных лет любил разрезать птичек с лягушками и смотреть, что у них внутри. Шучу. По правде, я в мед случайно попал. Просто там была хорошая футбольная команда. Меня уже после второго семестра перевели с терапевтического на организацию медицины. Так что по-настоящему я врачом ни минуты не был.
– Наверно, к лучшему, – сказал Гриша. – Если человек не хотел стать врачом, то его только хвалить можно, что он им не стал. Слишком много обратных примеров...
В дверь постучались, и охранник передал большую картонную коробку со снедью, которую принесли из кафе. Сразу вслед за ним пришел Костя, причем не один.
Парня, которого он привел, звали Алексей, и был он хирургом. Небольшого ростика, с опущенными плечами, вечно улыбающимся лицом и маленькими суетливыми руками, он производил впечатление сильно пьющего человека. На коллективных гулянках он никогда не произносил тостов, не приглашал девушек танцевать, а лишь сидел в углу, то и дело подливая себе в рюмку. Встречаясь в коридоре, он почему-то не здоровался, стремясь скорее прошмыгнуть мимо.
Гриша ничего не знал об этом человеке, пока не услышал фамилию. Оказалось, это Коровин – тот самый, что пару лет назад спас рабочего химкомбината, у которого при взрыве котла в груди застрял манометр размером с банку сардин. Шесть часов операции потребовалось, чтоб извлечь манометр вместе с осколками стекла и очистить все от какой-то едкой химической дряни, которая натекла из камеры прибора.
– Хлеб наш насущный! – провозгласил Костя, доставая из коробки запеченных в фольге цыплят, салаты в пластиковых упаковках, фрукты и баночки с маринадами. Он опять был похож на хорька, раскладывающего в норе зимние припасы.
Новые участники застолья прервали разговор. Гриша курил, глядя в телевизор, и вспоминал своих. Он испытывал странное чувство вины перед товарищами, которые остались работать в «мясорубке» и обречены были отдавать ей силы, годы. Кому из них повезет так, как ему?
Гриша решил, что найдет время, накупит гору еды и выпивки и заявится на подстанцию, чтобы каждому сказать, что он ничего и никого не забыл. Только бы ребята не сочли это за выпендреж, только бы поняли правильно...
– За что пьем? – спросил Костя, наполняя рюмочки.
– За академика, – ответил Донской. – Того, который обосновал пользу каждодневного пития после еды. Только мы с Гришей фамилию не вспомнили. Ты не знаешь, случайно?
– Я перед поступлением работал фельдшером в вытрезвителе, – ответил Костя. – Так там этих академиков – через одного. И так они складно эту пользу обосновывают, черти...
– Что за люди здесь сегодня ходили? – спросил вдруг Алеша.
– Да, кстати, я тоже заметил, – присоединился Костя.
– Проверка из комиссии по лицензированию, – поморщился Донской. – Не ясно, что ли?
– Опять? – удивился Костя. – Ведь только недавно уже были какие-то. Чего они все ходят?
– А вот и ходят. Наверно, чуют, где можно малость жирок нарастить. Умники хреновы... «Вы нам тут не улыбайтесь, вы нам зубы не заговаривайте, мы и сами видим...» Насилу отвязался.
– В самом деле, Андрей, чего ты им улыбался? – произнес хирург. – Люди за деньгами пришли, а ты им улыбаешься. Надо было дать.
– Нечего прикармливать! А то завтра опять придут, да еще и других нахлебников приведут. Хотя, конечно... Рано или поздно придется давать.
– Вот за это и выпьем – чтоб один раз дать и больше их не видеть, – нетерпеливо проговорил Костя. – И хватит о грустном.
– Отнесись к этому философски, Андрей, – спокойно сказал Алеша, возвращая пустую рюмку на стол. – Жизнь – она вообще состоит из обид, проблем, унижений. Люди портят настроение тебе, им – кто-то еще. В каждой сфере есть свои чиновники, даже в искусстве, а уж тем более – в медицине...
– Философски... – хмыкнул Донской. – Был бы я философом – не стал бы у вас директором.
– А я – так вообще бы не пошел в медицину! – добавил Алеша.
– Почему? – спросил Гриша.
– Видишь ли, мой юный друг, – загадочно улыбнулся хирург, – с годами приходит понимание, что медицина – самое вредное, что придумало для себя человечество.
– Оригинально, – согласился Гриша. – А где аргументы?
– Человек по своей природе вообще самоликвидатор, – сказал Алексей. – А медицина – наиболее эффективный метод.
– Ну, завел свою шарманку! – с досадой сказал Костя.
– Ты пациентам это тоже говоришь? – иронично улыбнулся Гриша.
– Милый мой, пациенты понимают это лучше нас! Особенно когда их до полусмерти закормят порошками, заколют шприцами и раскромсают скальпелями. Но разница в том, что они видят это на примитивном, бытовом уровне, а я – на научном.
– Научном? А по-моему, разговор совершенно несерьезный. Что-то на уровне проповеди из сектантской листовки. Хотя, конечно, интересно выслушать от врача научное обоснование вреда медицины...
– Любой врач – прежде всего человек, часть природы. Человечество стремится выжить с помощью стимуляторов, а между тем у природы всегда было прямо противоположное средство выживания – естественный отбор. Слабые погибали – сильные выживали, чтобы дать миру еще более сильных и совершенных. Мы же, врачи, поступаем наоборот. Мы поддерживаем больных, немощных, слабых, а они плодят вовсе беспомощное потомство. Почитайте даже популярные журналы – девяносто пять процентов детей появляются на свет с явными патологиями. Ну и чем закончится эта искусственная антиэволюция?
